Второй выстрел

Казалось бы, достаточно для одного вечера, не правда ли?… Ан нет! На пути меня, как выяснилось, поджидал очередной сюрприз. Из темного коридора навстречу мне, откуда ни возьмись, появился Саша и быстро прошел — чтобы не сказать прошмыгнул — мимо, не говоря ни слова. Я не успел разглядеть его лица. Для того чтобы понять, что меня смутило, надо знать расположение комнат в нашей квартире. Моя комната, или, точнее, мой отсек, потому что комнат там две — спальня и кабинет — находится в самом конце коридора, дальше идти некуда. А между тем Саша именно оттуда и шел. Конечно, можно было с известной долей вероятности предположить, что он просто бродит в задумчивости взад-вперед по коридору, но с той же степенью вероятности можно было предположить, что он только что вышел из моей комнаты. И если бы мне предложили выбирать, я поставил бы на вторую возможность. По-хорошему, следовало бы пойти за ним и прямо спросить, что ему понадобилось у меня в комнате. Но в первый момент я растерялся, а тем временем он успел войти в их с Петькой общую спальню. Вызывать же его оттуда мне совсем не хотелось. Кроме того, было довольно ясно, что толку я так или иначе не добьюсь.

В кабинете все вроде бы лежало на своих местах, в спальне тоже. Я вдруг как-то запоздало озверел, снова выскочил в коридор, потоптался на месте, но потом все-таки плюнул и вернулся к себе.

Тем более что гораздо больше меня занимал другой вопрос. Нечего было и надеяться уснуть, не разрешив этого вопроса. Дело в том, что… Я не поверил матери. Нет, пожалуй, «не поверил» — это не совсем то. Вообще-то все вполне могло быть так, как она говорила. Я допускал, что эти банковские дела могут довести человека до состояния невменяемости. Мало ли что там могло произойти! И в ящике вполне могли лежать, к примеру, бумаги, связанные с этими самыми «неприятностями». В том, что она явно стремилась скрыть от меня содержимое этого ящика, тоже, если вдуматься, не было ничего удивительного — просто не хотела впутывать меня в свои дела. Она вообще всегда старалась держать меня в стороне от своей банкирской жизни, видимо, рассчитывая, что мы с Петькой будем только стричь купоны, занимаясь при этом своими делами. Словом, всему можно было найти разумное объяснение, и выглядело все вполне правдоподобно. И все-таки, все-таки… Лицо у нее было такое, словно она обнаружила в ящике не бумаги, а змею. И это ее лицо, и «средняя женщина», и все прочее… Да что говорить! Проворочавшись без сна часов до пяти, я понял, что деваться некуда — утром нужно идти к ней и требовать, чтобы она открыла ящик на моих глазах. Каким образом я этого добьюсь, оставалось для меня самого полной загадкой. Собственно говоря, об этом я вообще не думал, старался не думать — из чувства самосохранения, поскольку прекрасно понимал, что лишние раздумья только ослабят волю к действию. Достаточно было представить себе возможную реакцию матери на мой ультиматум… Нет, гораздо лучше было об этом не думать.

Еще меня немного беспокоила мысль о том, что за это время содержимое ящика десять раз можно было перепрятать. Но я рассчитывал как раз на то, что это ей в голову не придет, причем не придет именно потому, что она не догадается о моих агрессивных намерениях.

Сна, казалось, не было ни в одном глазу, однако, перебрав все это в уме и окончательно решив утром во что бы то ни стало все выяснить, я совершенно неожиданно заснул как убитый.

Когда я проснулся, часы показывали четверть десятого. Откуда, спрашивается, берется такой сон праведника, когда нервы напряжены до предела? Организм, что ли, не выдерживает и отключается? Я проснулся от того, что кто-то рявкнул мне в самое ухо: «Уже поздно!» — и вскочил как ошпаренный. В комнате никого не было, так что это «уже поздно!» тоже проходило по разряду сюрпризов организма. Я натянул брюки, раз пять, по меньшей мере, попав ногой не в ту штанину, сунул ноги в тапки и решительно двинулся на половину матери, пытаясь на ходу стряхнуть сонную одурь и отмести мысль о том, что сейчас заработаю очередного «Гамлета».