Вторые шансы не бесконечны (СИ)

Потому, что жизнь может измениться кардинально. Просто встать с ног на голову. Именно из-за того, второго и страшного выбора.

Так вот к делу… Он не может отказаться от Баки.

Потому что Баки — его друг. Он его брат. Он его семья. Он его поддержка. Он его опора. Он его…

Чертов гребаный воздух.

Баки не любит, когда по всей квартире валяет его, Стива, одежда. Он обожает давать ему подзатыльники за неаккуратность или проскальзывающий в речи мат, но только когда они остаются наедине. А еще у него в портфеле всегда есть ингалятор, жаропонижающее и чуть ли не годовой запас пластырей.

И поэтому для него Баки, — весь и полностью, цельный и единственный, — это самый огромный в мире «выбор без выбора».

Не потому, что он боится отказаться от Баки. Да, тогда ему придется уехать/вернуться к матери в другой чертов штат, перевестись в другую школу и лишиться кусочка своего сердца, огромного количества возможных приятных воспоминаний, а также его лучшего друга. Да, тогда ему возможно будет так больно, что каждый день будет «плохим» на протяжении оставшейся жизни. Да, тогда его жизнь действительно изменится.

Но он не боится этого. Для взрослости это нормально — когда все валится из рук, рушится и идет не по плану.

Но Стив не боится этого. Не боится потерять Баки, хоть и знает что обречет себя на вечную боль. С другими болями сжился и с этой сживется.

Но выбор все же является для него «без выбора», потому что он не видит смысла отказываться от Баки. Это просто… Просто не нужно ему.

Потому что он любит Баки.

А это… Это как раз-таки единственное, что нужно, чтобы согласится на Баки.

Просто симпатия, просто какое-нибудь теплое чувство, которое позволит ему стать с Барнсом действительно близкими людьми… Оно у него есть. Наравне со страхом. Это тоже вечное и, как говорится, воды у моря не отнять, да?..

Создается ощущение, что у него где-то сзади маленький пушистый заячий хвост, а сам он — невыносимый трус, но это не так. Просто его жизнь меняется. В вагонетке под названием «невозврат» он медленно катится высоко вверх к главной кульминации, к той самой точке.

И, продолжая сравнение, — чтобы было ясно и не было пересудов хотя бы внутри него самого, — он не видит то, что после, не видит обрываются ли рельсы у самой земли или еще далеко в воздухе.

Хотя… Подумать о том, что рельсы могут не обрываться, у него просто не хватает духу. Потому что это слишком смело. Слишком сладко. Слишком невероятно.

Бакс, который касается его. Ничего такого, он просто касается кожи его плеча или лопаток, касается его запястья, касается его души…

Раньше так было часто. Раньше этого было много. Стив соврет если скажет, что не скучает по этому. По их утренним, после совместных ночевок, соревнованиям, кто первый успеет в ванную. По прогулкам чуть ли не до самой ночи. И по взгляду…

Многие говорят, что глаза — зеркало души. Он заметил уже давно, что глаза — это зеркало чувств.

В глазах Баки, — когда бы тот на него не посмотрел, с раздражением/весельем/радостью/грустью, — он всегда видел такой взгляд, который буквально кричал, совсем ни от кого не скрываясь:

— Да ты у меня под кожей сидишь, ты понимаешь! У меня дороже тебя никогда и никого просто! Я же тебя…

Полный или остаточный, перекрытый другими чувствами, этот взгляд всегда был.

Стив, конечно же, заметил его не сразу, а когда заметил… В нем самом появилось что-то такое стальное и очень-очень крепкое. Вместе с мыслью о том, что Бакс так сильно чувствует его, — как самого настоящего и самого лучшего друга, — внутри Стива появилась странная уверенность и сила.

Он понял, что именно у него всегда сможет найти одобрение, у него же сможет найти и поддержку, и помощь. К нему он может прийти со своей проблемой хоть в три часа ночи, но все же получит какой-то отклик.

И, просто к слову, его мать любит его. Он любит ее тоже.

Но ее взгляд, когда она смотрит на него, полон только обреченности. И с этим ничего не поделаешь.

Это просто есть.

Его собственный дом вырастает перед ним неожиданно. На четвертом этаже, на кухне, горит свет.

Стив замирает перед подъездной дверью, неспешно набирает код, правильно лишь раза с третьего, а затем заходит. Придумывать слова оправдания было бы нечестно и глупо, но он бредет по лестнице точно на казнь или вечную каторгу.

Будто заранее знает, что переступив порог, попадет в свой личный круг ада, повторяющийся раз за разом и до бесконечности.

И будет больно. Он готов к тому, что будет больно до крошащихся зубов.

Баки ждет на кухне. Стив слышит отзвук упавшей ложки, когда открывает входную дверь и позвякивает ключами. Неспешно разуваясь и стягивая куртку, он смотрит только в пол. На постеленном ламинате странные причудливые узоры и годовые кольца, а чуть дальше сильные стройный ноги.

Парень все же вышел встретить его и, оперевшись плечом на дверной косяк у входа в кухню, теперь стоял и, скорее всего смотрел на него. Стив чувствовал, как его взгляд скользит от макушки до пяток и обратно. Тут же покрывался мурашками.