Вторжение

Припомнил: массивное здание клуба промышленников в Дюсельдорфе. Холодный февраль 1932 года. Непогодь не помешала обладателям капитала со всех уголков Германии прибыть на свой съезд. Речей было много, и, пожалуй, промышленникам особенно пришлась по душе будто начиненная динамитом речь Гитлера. Он заверил участников съезда — если они помогут ему прийти к власти, то он завалит их такими военными заказами, какие никогда и никому не снились. Тотчас один из руководителей съезда, крупнейший рурский промышленник Фриц Тиссен вскочил и ответил на это возгласом, ставшим потом железной клятвой: "Хайль Гитлер!"

Да, с промышленниками у него нерасторжимая связь, круговая порука. Вспомнил Гитлер, как однажды пришли они в имперскую канцелярию целой делегацией. "Что это — бунт против меня?" — кольнуло сомнение, но тотчас он обрадовался, увидев, как все они — упитанные и тощие, длинные и коротконогие, лысые и седые — склонились в едином поклоне. Кто–то протянул обрубок стального каната, перевитого в узел. "Мы, рурские промышленники, связаны с вами вот так же, как этот узел. Никто наш союз не расцепит, не порвет", — заверили они.

Где теперь этот стальной узел? Кажется, в музее… Хорошо, пусть глазеют иностранцы и знают, что вся Германия идет за мной, фюрером.

Перед его силой склонилась покоренная Европа.

У немецких солдат гудели в походах ноги, не просыхали куртки, а он, Гитлер, все торопил, подхлестывал свои войска. Пала Франция… На очереди — Англия. Она огрызается огнем зенитных орудий, щупальцами радарных установок. Ее приходится брать измором, глушить с воздуха.

Не рискуя пока вторгнуться на Британские острова, Гитлер уже изготовился к прыжку на Восток. "Я знаю, что я долго не проживу. Я не должен терять времени. Мои преемники не будут обладать такой энергией, какой обладаю я. Им трудно будет в силу своей слабости принять серьезные решения. Такие решения должны быть приняты сегодня. Все это я должен сделать сам, пока жив!"

Его размышления нарушил вблизи свалившийся камень; зарокотал, ударяясь о выступы скалы, сорвал и увлек за собой другие камни. Фюрер прошелся краем скалы, заросшей лишайником. Остановился, прищурился, разглядывая горы. Нет, поблизости никого не обнаружил. Может быть, адъютант Шмундт где–то прячется, он ревниво несет службу, ни на шаг не отходит от него. "Но чего ему здесь–то меня оберегать, когда и так кругом охрана", — подумал Гитлер и на всякий случай окликнул своего адъютанта.

— Мой фюрер, это я! — откуда–то снизу отозвался слабеющий голос.

Ухватившись за выступ камня, Гитлер свесил голову и взглянул в пропасть. На скале, среди зарослей кустов, увидел фотографа Гофмана. Видимо, при падении он успел схватиться за ветки, иначе бы полетел вниз. Пряча в глазах усмешку, Гитлер подождал, пока Гофман щелкнул аппаратом и взобрался наверх.

— Пауль, какой черт тебя притащил сюда! — с неожиданной резкостью набросился на него Гитлер. — И откуда упал камень?

— Мой фюрер, — взмолился Гофман, почесывая ушибленное колено, — я хотел вас заснять… как удобнее… Чтобы вершина чувствовалась. И вы стоите на ней!

— Это верно, Пауль, — ответил Гитлер и строго добавил: — Но я стою перед великим решением, и всякое падение гнетет… Недобрая примета!

— О, храни вас бог! — взмолился Гофман. — Упал–то я сам. И разве может предчувствие, пусть и недоброе, одного человека передаться другому? Нет же! Клянусь своей жизнью, и если постигнет беда, то только меня лично…

Гитлер усмехнулся, вспомнив, как еще во времена, когда жил в Мюнхене, познакомился с Паулем Гофманом. Словно предвидя будущее, Гофман охотился за Адольфом Гитлером, передавал портреты в немецкие газеты, расклеивал на витринах Мюнхена.

Как–то проходя мимо ателье, Адольф загляделся на свой портрет и зашел в лабораторию Гофмана. Пауль, узнав, чего хочет заказчик, велел подождать. Не прошло и часа, как еще не просохший снимок вынесла лаборантка.

Это была белокурая Ева Браун. Ее гибкое, как лозинка, тело, точеные икры ног и большие глаза, в которых угадывалась похотливая податливость, сразу покорили Адольфа. Покосившись на портьеру, будто кого–то боясь, Браун доверчиво уставилась на посетителя и затем сказала:

— Прошу вас, господин, заходите к нам… — и медленно подала снимок.

Гитлер захаживал частенько. Пауль Гофман догадывался, что это неспроста. Адольфу явно нравилась лаборантка Ева. Правда, Гофман сам преуспевал в любовных связях с Евой, иначе бы какой смысл держать ее в лаборатории. Но изворотливый Гофман мудро порешил: когда судьба сулит превосходную карьеру, — не теряйся, заводи знакомство с сильными мира сего. И Гофман ловко свел Еву с Адольфом Гитлером.

Время показало, что сделка блестяще удалась. Гитлер стал рейхсканцлером, а он, мелкий мюнхенский фотограф, благодаря своей бывшей любовнице вошел в доверие к фюреру.

— Ну–ну, Пауль, ступай, — сказал Гитлер, дав себя еще раз снять на вершине "Орлиного гнезда".