Вторжение

— Ах, вот как. — Человек, похоже, не удивился. — Ваша фамилия Кроуфорд? Кажется, она на почтовом ящике.

Тим кивнул.

— Ну что ж… — Человек было двинулся к своей машине и остановился. — Господи, до чего жарко. Могу ли я побеспокоить вас и попросить стакан воды?

Тим смутился.

— Простите… то есть, видите ли, моя жена больна. Я бы предпочёл… ну, словом, я думаю, вам бы лучше уехать.

Мужчина нахмурился, но сел в машину и застегнул ремень безопасности.

— Надеюсь, вы меня понимаете, — сказал Тим.

— Конечно. Конечно. — Водитель включил двигатель, развернулся на асфальтовом пятачке и уехал.

Как только машина скрылась за лесом, окаймлявшим автотрассу, из кустов рядом с гаражом вылез Чили Амброс, а из дома вышел Стил.

— Этот сукин сын вовсе не искал никакого Тумулти, — сказал Амброс Стилу. Он стоял, засунув большие пальцы рук за широкий ремень. — Он или из федов или местный детектив в штатском.

— Не исключено, — согласился Стил. — Но беспокоиться не о чем. Сегодня к вечеру мы закруглим все дела.

— Кто-то нацеливается на нас, — сказал Амброс. — Законников я чую за милю.

Стил похлопал его по плечу.

— Не обращай внимания, Чили. Своего мы добьёмся, братец.

Движением плеч Амброс стряхнул руку Стила.

— Этот парень обеспокоил меня. Я хочу, чтобы мы снова переговорили со Львом. — Стил было задумался, но потом согласился:

— О’кей. — Он повернулся к Тиму. — А вы идите в дом, Кроуфорд. Я через несколько минут вернусь.

Двое чёрных мужчин прошли по краю лужайки и исчезли в лесу, двинувшись по тропинке, что вела к ручью. Вторжение в Фейрхилл отмеряло свой двадцать второй час.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Двенадцатью часами ранее юный полицейский-стажёр в Нью-Йорке заканчивал своё дежурство. Потянувшись, он зевнул и посмотрел на настенные часы. Шесть сорок семь. Ещё сорок три минуты — и он сможет отправляться домой. Почти весь Манхэттен спал — наконец-то — но стажёр Нортон Леви об этом и помыслить не мог. Прежде, чем он заберётся в постель, ему ещё предстояла последняя проверка, после которой надо было переодеться, в грохочущем полупустом вагоне подземки добраться до верхней части города и пройти три квартала, заваленных мусором, вдыхая сладковатые гнилостные ароматы города, который приходит в себя после очередной ночи.

По ночам городом правили беды и несчастья. С половины двенадцатого Леви пришлось ответить на 197 звонков — по одному через две минуты; молчаливый компьютер фиксировал каждый из них и, внимая стонам города, сортировал призывы о помощи, донося их до слуха патрульных и стажёров, которые курсировали по городу, прислушиваясь к бормотанию в наушниках.

На диспетчерском пункте связи стояла полная тишина. Дежурная часть занимала целый этаж новенького, с иголочки, здания управления полиции на углу Парк-Роу и Перл-стрит. Нортону Леви было двадцать лет, то есть, он находился в таком возрасте, когда человек ещё позволяет себе размышлять о великом и низменном, которые чередуются в жизни, как слои крема и теста в пирожном и, начав работать в полиции, он ещё не успел привыкнуть к контрастам бытия. Здесь он сидел в полном комфорте в прохладной кондиционированной атмосфере; звукоизоляция поглощала все посторонние звуки и вокруг господствовали компьютеры, которые, найдя оптимальное решение, выдавали указания. Тут не было слышно гула голосов, ибо каждый из дежурных за длинными столами тихо разговаривал с незнакомым абонентом при помощи микрофона, смонтированного с наушниками. Лица коллег Леви были бесстрастны, на них не отражались ни стоны, ни страдания большого города, ибо человек был не в силах вынести их напор, если принимать его близко к сердцу. За пределами этих глухих стен город пускал в ход кулаки и битые бутылки, бежал, дрался, стрелял, резал, кричал, истекал кровью, рычал от ярости и плакал от отчаяния. И так было из века в век, так жили поколения, от которых не осталось и следа, так будет и впредь, пока не иссякнут реки крови, и город не начнёт умирать.

Но здесь, заключённый в четырёх стенах, стажёр Леви был всего лишь будущим полицейским, исполнявшим свои служебные обязанности. Через четыре месяца он даст присягу патрульного, сменит свою серую форму на синюю, получит право носить в новой кобуре на поясе револьвер 38‑го калибра и, полный гордости, смешанной со страхом, начнёт патрулировать улицы.