Вторжение

— У тебя необыкновенная дочь, — кивнул старик. — Мы будем беречь ее как зеницу ока. Не бойся, сынок. Я расскажу тебе все, что ты должен о нас знать. А теперь пойдем — освежишься и отдохнешь с дороги. Столы в твою честь и в честь твоей дочери Тамары уже накрыты.

Солнце клонилось к закату, когда старый Селиак, исполнявший роль тамады, провозгласил последний тост:

— За душу, переходящую от старых к молодым!

— За душу! — эхом откликнулись односельчане, поднимая стаканы.

Но вмешалась Дария Абшили, прабабка Тамары и главная распорядительница застолья:

— Стойте! Дети тоже должны выпить!

— Да-да, конечно! — подхватили все.

Дети, сидящие за отдельным столом на открытом воздухе и празднующие на свой лад, мгновенно притихли, подбежали и выстроились по обе стороны от Селиака. Прадед Валерьян Абшили, могучий мужчина лет семидесяти, обошел всех с бутылкой «Букета Абхазии»; последней плеснул в стакан Тамаре, которой отвели почетное место рядом со старейшиной. Селиак наклонился, поцеловал прапраправнучку в лоб, потом обвел присутствующих взглядом своих магнетических глаз.

— Выпьем же за душу!.. И за эту маленькую девочку, дочь нашей бедной Веры… За девочку, что должна поведать людям нашу древнюю тайну и открыть им путь к счастью и миру.

Односельчане на сей раз откликнулись беззвучно. И Петр, слегка отяжелевший от вина и вкусной еды, удивился, что услышал их мысль:

За душу. За Тамару. За тайну. За мир.

Выпили, поднялся приветственный гомон, старухи утирали глаза платками. Неутомимая Дария проворно убирала со стола. Скоро должна была начаться следующая часть празднества, состоящая из песен и плясок. Старики вышли подышать свежим воздухом и облегчиться в деревянной будке на отшибе. Мужчины набивали чубуки, женщины о чем-то судачили — тихонько, как голубки. Петр поискал глазами Тамару; она играла в отдалении с детишками. Видно, и впрямь родственная душа. Сердце его защемило от горечи еще одной утраты.

Селиак подошел к нему и пригласил немного пройтись.

— Ну, сынок, пришло время ответить на твои вопросы. Да и сам я хочу кое о чем спросить.

Они углубились в рощу столетних каштанов, чьи ветви были отягощены еще незрелыми плодами.

— Мне пора трогаться в обратный путь, — сказал Петр. — В темноте по этой дороге ехать страшновато.

— Оставайся, переночуешь. Я уступлю тебе свою постель.

— Вы очень добры, — официальным тоном произнес Петр. — Но в Сочи меня ждет срочная работа, больные… На мне большая ответственность… с потерей Веры она станет тяжелее.

— Знаю, она была тебе не только женой, но и помощницей, — медленно кивнул старик. — Вы подходили друг другу. Я рад, что, отказавшись от родни, Вера все же сделала хороший выбор. Неисповедимы пути Господни.

Несколько минут они молчали. Издалека доносились конское ржание и смех детей.

— Ты ведь грузин, сынок. — Это было скорее утверждение, чем вопрос. — Но по рыжим волосам и светлой коже я понял, что у тебя в родне есть черкесы.

— Да, — сухо отозвался Петр, — во мне течет и та и другая кровь.

Огненно-рыжие волосы, теперь, к счастью, седеющие, были мучением всей его жизни; он наградил ими и дочь, но Тамара, наоборот, гордилась своими волосами.

— У кавказских народов необъятная душа, — заметил Селиак. — Хотя нынче многие стали забывать о древних обычаях… Правда ли, что Один из твоих предков принадлежал к племени с еще более широкой душой, чем народ Апсны? Я говорю о бродячих цыганах.

Петр удивленно вытаращил глаза.

— Слышал про какой-то скандал, будто моя бабка со стороны матери забеременела от цыгана как раз перед свадьбой. Но как вы можете знать об этом?!

— Ой, сынок, — рассмеялся сто двадцатилетний патриарх Верхней Бзыби. — Пора бы уж тебе догадаться, как я могу знать об этом и о том, что твоя жена была необыкновенной женщиной, и дочь такая же, потому тебе и ведено привезти ее к нам.

Петр застыл на месте. Ему отчаянно хотелось снова протрезветь, освободиться от чар, против которых много лет назад восстала Вера, сбежав на Черноморское побережье, к цивилизации…

— Да, — подтвердил Селиак, — Вера покинула нас, потому что не любила того, кого мы выбрали ей в мужья. Но вместо свободы она попала в новую ловушку — в тенета диалектического материализма. Она вычитала в книжках и наивно поверила тому, что природу человека можно привести к совершенству путем социалистической революции. Наш древний путь души она сочла суеверием, реакционными предрассудками, противоречащими основным законам марксистской философии, и отреклась от своих корней — уехала в Сочи перед самой войной. Стала работать в больнице и учиться, жила достойно и до конца осталась верна партийному долгу и профессии врача. Вера забыла, кем была прежде, закружилась в суете современной жизни. Мы годами взывали к ней — она не отвечала, и мы оплакивали потерю. Довольно поздно, помимо нашей воли, она выбрала себе настоящего спутника жизни и в сорок два года родила вашу благословенную дочь.