Вторжение

— Не пугайте! — встав, отрубил Шмелев. — Речь идет не о критике наркома. Никто на его авторитет не замахивается. Но все–таки… положа руку на сердце… стыдно нам, новаторам по природе, жить по старинке. Пешие посыльные!.. Да разве о них нам заботиться, когда моторы вытесняют пешую армию! Броня, мотор, скорость, а не ваш штык и гусиный шаг решат судьбы будущей войны. — Шмелев помедлил, расстегнул шинель. — А что касается финской кампании, то… — комбриг опять помолчал, нервно шевеля черными бровями. — Она и посейчас вот где сидит! — Он похлопал себя по шее. — У многих незаживающие рубцы оставила, многие вернулись калеками. Но мы–то живы, а те… тысячи честных людей… лежат там, в снегах… И никогда не вернутся… Что и говорить, стоила нам эта война дорого. А почему? Тактика лобовых штурмов подвела нас. Ломать, лезть грудью на огонь, на доты — вот наша тактика…

Пока Шмелев говорил, в палатке стояла гнетущая тишина. Генерал Ломов, словно пораженный этими словами, смотрел в угол. Шмелев только сейчас заметил тихо сидевшего в углу старшего лейтенанта с черными кудлами волос на затылке.

— Вы, простите, ждете кого? — осведомился Шмелев.

— Это товарищ со мной, — ответил за него Ломов. — Можете при нем говорить…

Но Шмелеву говорить не хотелось, и он тяжело опустился на пенек.

В палатку вошел офицер, весь увешанный ремнями, при пистолете в огромной потертой кобуре; он спросил, кто будет полковник Демин, и, вынув из кожаной сумки пакет, вручил его под расписку.

Надрезав пакет, Демин осторожно вынул содержимое, прочитал, потом, снова хмурясь и слегка бледнея, перечитал.

— Есть у вас разгонная машина? — вдруг сосредоточенно поглядел на Шмелева.

— Дежурная есть, но вы можете поехать на моей… — ответил комбриг.

Демин тотчас оделся, постоял раздумчиво, сказал:

— Немецкий самолет возле Слонима приземлился. Еду на место происшествия.

— Часто они блудят. Обычная история, — с иронией в голосе заметил полковой комиссар Гребенников.

— Видно, не совсем обычная, раз требуют срочно выехать и расследовать, — ответил Демин и начал прощаться. Пожимая руку Шмелеву, спросил:

— Значит, в отпуск?

— Придется. Лучше поздно, чем никогда.

— Поезжайте! — мягко сказал Демин и почему–то задержал взгляд на комбриге; в его умных, задумчивых глазах Шмелев уловил сочувствие.

Когда Демин вышел, генерал Ломов обратил на комбрига осуждающий взгляд:

— Видите, как нехорошо выглядим мы перед товарищем сверху. Доложит…

Шмелев опять покосился на кудлатого старшего лейтенанта, сидевшего в углу, и ничего не ответил.

Все умолкли.

Только слышалось — шумела, гневалась непогода. Ветер крепчал, вздувал парусину палатки. Тягуче скрипели деревья, срывались с веток и гулко падали на смерзшийся полог ломкие льдинки.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

На аэродром Демин добрался в полдень. Немецкий самолет зеленовато–глинистого цвета стоял посреди взлетно–посадочной полосы. Возле него ходил часовой.

Демин выслушал доклад дежурного по аэродрому и, уже направляясь к деревянному домику, уютно стоявшему под елями, спросил:

— Погода летная?

— Последние трое суток без изменений. Нормальная. Наши летают спокойно. А немцы уверяют, что из–за плохой погоды сбились с курса…

— Как вы думаете?

— Похоже, они принимают нас за детей. Во всяком случае, аргумент сомнителен.

В домике Демин увидел немецких летчиков… Двое — в одинаковых светло–зеленого цвета комбинезонах. Маленький, с рыжеватыми и мягкими, как утиный пух, волосами на голове, и другой, сухощавый, с продолговатым носом и голубыми глазами, расположились на скамье, привалясь спинами к печи. Третий сидел на табурете возле стола. В его внешнем облике Демин уловил что–то от бюргера: полнеющий, с крутым, раздвоенным подбородком, крупным носом; светлые взлохмаченные брови и серые настороженные глаза, о которых можно сказать, что при любых обстоятельствах они остаются холодными и непроницаемыми. В отличие от своих спутников, он был в черных кожаных унтах с "молниями" и в куртке с цигейковым воротником. Завидев вошедшего полковника, немец неторопливо поднялся.

— О, герр полковник! Рад, очень рад! Позвольте представиться? Оберст–лейтенант Эрих фон Крамер. Это мой экипаж. — Он кивнул головой в сторону покорно вставших летчиков.

Демин сухо поздоровался и обратил внимание, что Крамер хорошо говорит по–русски, хотя акцент был довольно выразителен.

— Садитесь, господа, — предложил Демин. — Я думаю, мой вопрос не удивит вас, если спрошу: откуда и с какой целью вы прибыли к нам?

— Разумеется, герр полковник, — с подчеркнутой вежливостью улыбнулся Крамер. — Хотя, наверное… вам докладывали… — Он неторопливо достал сигарету и закурил.

Пауза была сделана намеренно.

— Да, мне доложили, что за последние трое суток погода благоприятствовала полетам, — стараясь подавить раздражение, произнес Демин. — Тем более странно, что вы утверждаете обратное и, как мне кажется, не можете концы с концами свести.

— О, герр полковник слишком подозрителен! Я даже не предполагал, что дружеские отношения между нашими странами могут дать повод для этого.