Вторжение. Неизвестные страницы необъявленной войны

Сколько времени прошло, не знаю, но я вдруг явственно услышал сдавленный голос, почти шепот, отчетливо произносивший знакомые матерные слова. «Наверное, «духи», — спросонья безучастно подумал я, не в силах разомкнуть веки, — но почему они ругаются по-русски?» Голос стих. Приснилось, произнес я про себя, и продолжал спать. Но с каждой минутой дышать становилось труднее. Лоб начал покрываться испариной.

Открыв глаза и посмотрев в окно, я не увидел москитной сетки и кондиционера. Рамы тоже не было. Окно голо зияло, сквозь него в комнату вползала духота. Вот те раз, куда же делся «кондей»?

Одевшись, я вышел наружу, начал обходить модуль и наткнулся на капитана, явно кого-то искавшего. Он растерянно затоптался возле меня. Я показал ему на разоренное окно, и он, сплюнул и выругавшись, прояснил ситуацию:

— Четыре кондиционера увели ночью. Кто? Срои, кто же еще. Через пару часов уходить в Кабул, они и решили напоследок порезвиться. Все равно искать не будут.

— И куда же дели? — выказал я непростительную наивность.

Капитан посмотрел на меня как на дурачка и усмехнулся.

— Местным продали. Деньги, видать, взяли заранее, теперь вот отдали товар. Все по честному, — и уловив всю нелепость вырвавшейся у него последней фразы, снова выматерился: — Эх, грабьармия…

Так я впервые услышал емкое и предельно выразительное определение: «грабьармия».

Да, грабили много. На протяжении всей войны.

Дорожные патрули грабили проходившие машины. Мотострелки и десантники грабили местных жителей. Прапорщики грабили собственных солдат, продавая афганцам войсковое имущество, горючее, продукты и даже боеприпасы.

А случалось, все они грабили друг друга.

Вышестоящие командиры сплошь и рядом смотрели на это сквозь пальцы. Иные просто ничего не могли с этим поделать, иным же регулярно перепадала часть «навара». Фактически они становились соучастниками грабежей, мародерств и связанных с этим иных преступлений.

Военный трибунал очень скоро прочно обосновался в расположении штаба 40-й армии. Выносились жестокие приговоры (вплоть до расстрела). Один из первых командующих армией просил Москву разрешить ему исполнять приговоры о расстреле перед строем — для устрашения. Получил отказ: войны-то ведь официально не было, а значит, законы военного времени применять не разрешалось.

Вакханалия всеобщего разбоя продолжалась.

Приведем фрагменты двух документов. Они весьма важны для понимания ситуации в армии.