Вторжение. Неизвестные страницы необъявленной войны

Это все случаи первого года войны. Так начиналось. Дальше — больше. И дороже. Колесо «КамАЗа» менялось на кожаный плащ. Карбюратор — на японский магнитофон. В особой цене было дизельное топливо. Случалось, подъезжали афганские машины с насосами и выкачивали из емкостей наших машин и боевой техники столько горючего, сколько им требовалось. Платили за это по 10, 20, 30 тысяч афгани. Запчасти к автомобилям, особенно резина, также высоко ценились.

В любом дукане можно было увидеть советские продукты: сахар, тушенку, сгущенное молоко…

В. Дьяченко, полковник: Как боролись с воровством, мародерством? Прежде всего, досматривали автоколонны, идущие из Афганистана в Термез и Кушку. Чего только не находили: от дорогих магнитофонов-двухкассетников до фруктов. Находили и деньги. Мелочи, скажем, платок или часы-штамповку возвращали, а все прочее — конфисковывали.

Бывало, обнаруживали по 100, 200 тысяч афгани. В емкостях «машин — по 700–800 бутылок водки. Одна такая бутылка стоила в Афганистане не меньше 30 чеков.

Начальниками складов, как правило, были прапорщики. Среди них особенно процветало воровство. Была в ходу такая шутка: душманы захватили в плен нашего прапорщика, а местные жители выкупили его, ибо в противном случае некому было бы их снабжать товарами.

Пробовали ввести контейнерные перевозки. Появилась даже специальная контейнерная рота. Много сил в это вложил полковник Александр Ляшенко — начальник отдела Центрального продовольственного управления. Он в Термезе почти полгода налаживал это дело. Уехал, и все лопнуло. Перестала работать система контейнерных перевозок, оказавшись невыгодной тем же прапорщикам.

A. Сиваков, полковник: Существовала налаженная взаимосвязь начальников складов и автоколонн. Машины специально перенагружались, и водители с молчаливого согласия начальства продавали по маршруту излишки. Потом происходила дележка денег. С 1986 года начали пломбировать грузы в Хайратоне и других местах. Свою печать ставил начальник склада. Но солдаты попадались ушлые, воровали и из-под пломб.

…Горько писать эти строки. С куда большей радостью воспели бы мы мужество, героизм, преданность интернациональному долгу. Но не поймут нас читатели, среди которых тысячи и тысячи воинов-«афганцев», если мы не коснемся этой правды войны. Правды, сколь бы горькой она ни была.

B. Снегирев: Прибыв в Афганистан на постоянную работу, я получил в пользование новенький УАЗ и на следующий день отправился на нем знакомиться с командованием нашей авиационной части, расположенной неподалеку от Кабульского международного аэропорта. Часовой на въезде в палаточный городок проверил мое удостоверение и показав, где искать шатер политотдела, поднял шлагбаум. Припарковав машину рядом с «политической палаткой», я зашел внутрь.

Сколько я там пробыл? Минут двадцать — тридцать, не больше. Замполит в общих чертах обрисовал успехи, достигнутые в воспитании у личного состава высоких моральных качеств, гордо продемонстрировал отгороженную пологом ленинскую комнату с унылым набором наглядной агитации, одинаково безликой во всех вАшских частях Советского Союза, пригласил заезжать еще, после чего мы с ним вышли наружу. Здесь все было точно так же, как полчаса назад: безоблачное небо, яркое солнце, рев взлетающих неподалеку самолетов, ряды покрытых рыжей пылью палаток, безлюдье… Не быйо только одного: запасного колеса на заднем борту моей машины. Его украли.

Замполит страшно сконфузился, засуетился. Был вызван дежурный по части, был подвергнут строгому допросу дневальный политотдела и даже особиста подняли на ноги, велев ему обыскать весь городок и непременно найти колесо. Хоть колесо и не песчинка, в кармане его не спрячешь, незаметно среди бела дня не открутишь, но все равно, несмотря на всю суету, беготню и крики, следов пропажи обнаружить не удалось. Подозреваю, что «запаску» продали афганцам тотчас же после кражи. Или сменяли на что-нибудь.

Так я получил первый наглядный урок, который, однако, не пошел впрок. Спустя два месяца меня обчистили снова. На этот раз дело происходило в Шинданде — пыльном крохотном городке на западе страны, где базировалась дивизия, которой тогда командовал полковник Б. В. Г ромов (да, да, тот самый, ставший впоследствии последним командармом 40-й).

Вечером начальник политотдела дивизии пригласил меня в баню. В его джипе мы проехали с полкилометра, остановились у какого-то низкого строения, полковник объявил, что это и есть баня и что диктофон, который я не выпускал из рук, вполне можно оставить в машине под охраной водителя. Спустя пару часов, попарившись, а заодно и отужинав, мы опять оказались под теплым звездным небом. Солдат-водитель дремал, положив голову на руль. Я пошарил рукой возле его кресла: диктофона не было.

Не могу сказать, чему я огорчился больше: пропаже японского аппарата, с которым проехал полсвета и который меня здорово выручал, или самому факту дерзкого грабежа в командном центре дивизии.