Вторжение в Московию

Тушинский городок рубили в спешке, кое-где обнесли бревенчатым частоколом, а в основном насыпными стенами из тына. И вот не прошло каких-то двух лет, а он уже постарел и обветшал. От проливных дождей и лютых морозов во многих местах развалились стены и покосились сторожевые башни. Острог, как будто бы стыдясь самого себя, прижался ближе к матушке-земле. Внутри же весь городок был поделён, разбит на станы. Отдельно, каждый со своими казаками, своей станицей, своим котлом вели дела и жили князь Трубецкой и атаман Заруцкий. Близ них раскинулись торговые ряды заезжих купцов. Везде были поделаны избёнки, а подле них конюшни, плетённые из хвороста и крытые соломой. А вон там видно множество землянок. В них ютились мастеровые и ремесленники — рабочий люд войны. Да кое-где в таких землянках ещё жили пахолики и пятигорцы.

В центре же городка, в середине польского стана, громоздились царские хоромы, возвышаясь над всеми постройками. И там, на высоком крыльце терема, Стадницкий заметил маленькую ростом женщину, узнал Марину. Рядом с ней стоял какой-то, как ему показалось, мужик, в овчинном тулупчике. И он догадался, что это царь. Они глазели на него, на его посольскую колонну, словно какие-то простолюдины… И ему стало неловко за них, как будто он подсмотрел что-то неприличное… Он смешался и быстро отвернулся в другую сторону.

«Как же она изменилась-то, подурнела! — подумал он. — Сколько же лет я не видел её?.. Да с тех пор, как она ходила ещё в девицах, в Самборе».

Было это ещё до знакомства Марины с царевичем Димитрием, в Польше. Пан Мнишек устраивал тогда ежегодные именины своего старшего сына Яна и приглашал на них многих гостей… И Стадницкий вспомнил дочерей своего дальнего родственника, сандомирского палатина, пана Юрия. Он хорошо знал их, когда в своё время наезжал в Самборскую экономию. Особенно вот эту, четвёртую по старшинству, с высоким лбом и умными, привлекательными, но холодными глазами, судьба которой сложилась совсем иначе, чем у её сестер. Она сначала вознесла её на московский престол, затем бросила в ссылку, а теперь сюда, в военный лагерь, где, как в Вавилонском столпотворении, смешалось всё. Вспомнил он и пятерых сыновей Юрия Мнишки. Все они, как на подбор, были похожи на отца: невысокие ростом, кряжистые, неглупые молодые люди, получившие образование в Италии и Франции. И он всегда путал их, кто из них кого старше. Хотя бы вот этого Станислава, саноцкого старосту, приметив сразу же его в свите гетмана, с его младшим братом, Сигизмундом…

Его мысли прервал Рожинский.

— Пан каштелян, я не прощаюсь и жду вас у себя вечером. Место под стан вам покажет Зборовский…

Наступил вечер. К послам в их стан явился Станислав Мнишка с десятком парадно одетых гусар и проводил их к Рожинскому.

Для встречи послов у ставки гетмана выстроили почётный караул до самого крыльца огромной добротной избы на высокой подклети. Изба эта была скорее похожа на терем и ни в чём не уступала хоромам самого царя. А двор был даже обширнее. На нём стояли избы челядинцев и гусар гетманской роты. Тут же была срублена большая конюшня и рядом псарня. Выжлецов и выжлятников[77] Рожинский привёз из Польши и, бывало, выезжал травить зайцев и лисиц, устраивал загоны на кабанов и оленей. Но в последние месяцы он запил и всё забросил.

Послов встретил дворецкий гетмана, пригласил на верхний ярус, проводил в просторную горницу с длинными накрытыми столами.

«А в припасах-то нужды нет», — невольно отметил Стадницкий обилие вин и закусок, под тяжестью которых, казалось, ломились столы.

Доморацкого, Вейера и других посольских тут же окружила вся войсковая старшина гетмана и растащила по углам горницы.

К Стадницкому же подошёл Вильковский и хлопнул его по плечу: «Станислав, привет!»

— О-о, Йозеф, привет! — откликнулся каштелян. — Давненько не виделись!

— Да-да! А ты изменился, постарел! — быстро заговорил полковник, обрадованный встречей.

— Годы, что поделаешь. Слышал, ты всё гоняешь девок по Московии? Ха-ха-ха! — расхохотался Стадницкий. — Молодец, не сдавайся! А я уже не тот. Сердце пошаливает. Иногда так прихватит, ну, думаю, всё — конец!

— Рано, рано собрался на покой. Ядвига-то не переживёт такое.

— Ничего, перетерпится. Поместье и замок оставил сыну. В завещании не обидел и её. Так что в старости будет всё, как положено каштелянше…

В этот момент их беседу прервал громкий голос дворецкого. Их всех пригласили к столу.

За столом первым тост поднял Рожинский, вскинул вверх кубок за процветание великой Речи Посполитой… За дух рыцарства! — снова взлетел вверх кубок, разбрызгивая красное вино… За самое могущественное королевство в Европе! — третий раз поднялся он к низкому потолку просторной, но тёмной, русской теремной избы.

Тост от послов говорил князь Збаражский.

— Господа, я предлагаю выпить за его величество короля Сигизмунда Третьего!

В ответ по горнице разнеслось: «За короля!..»