Вторжение в Московию

И тотчас же появился перед людьми воевода Скотницкий со своим напарником Иваном Годуновым. За ними же тенью следовал Михалка. Они поднялись на помост, под крики, свист, восторженную брань, улыбки, смех. Кругом горланили и славили царя. А громче всех старались казаки Михалки, смешавшись с толпой калужских простаков.

И Скотницкий, муж видный, с сединою и дородный, вверх вскинул руку новгородским жестом, когда на Вече слушать приглашают. Заговорил он зычно, отрывисто, как будто взлаивал:

— Граждане Калуги!.. Хочу сообщить вам радостную весть! Царь Димитрий, государь всея Руси, пожаловал нас, холопов, милостью своей!.. Сейчас он в подгородном монастыре!.. А к нам послал он иноков, чтоб молвить свою волю всем!..

Он замолчал. И тут же в тишине над площадью, откуда не возьмись, прошлась ворона и, как на грех, громко каркнула.

В толпе все вздрогнули, и кто-то в ней испуганно заплакал, предчувствием отчаянные затомились…

Повысив голос, Скотницкий вскричал:

— Вот в этой грамоте — её сейчас зачтут вам иноки!

И тотчас же на помост поднялись два монаха. Михалка был тоже тут как тут, легонько подтолкнул он одного из них вперёд. Тот развернул столбец, и слабый голос из его груди, тягучий, на манер молитвы, полился заунывно на толпу:

— Божию милостью мы, государь царь и великий князь Димитрий Иванович, всея Руси самодержец, князь владимирский, московский и прочих многих государств и царств государь и царь, в Калугу… А пришли мы, великий князь Димитрий Иванович, к вам, опасаясь гибели от короля польского Сигизмунда, еретика, католика и разорителя земли Русской… И когда вы, калужане, возрадуетесь нашему приходу и встретите нас, великого князя Димитрия Ивановича, хлебом-солью и останетесь верными присяге нашей, как и иные многие города, то мы, великий князь, отомстим королю Сигизмунду за поругание монастырских святынь и образа Божия. И за то, что хотят превратить православную веру нашу, истинную, в латынскую. И хотим мы, великий князь, убрать Шуйского, отнявшего престол наш, наследственный. И за православие и Отечество своё мы положим голову…

Монах остановился — дыханием зашёлся… Но Михалка не дал ему отдышки, подтолкнул его грубо в спину. Монах качнулся и бросил с отчаянием в толпу сорвавшимся голоском:

— Но не дадим торжествовать ереси, не уступим королю ни кола, ни двора!

Площадь вздрогнула, ответила призывно эхом: «Ни кола ни двора!»

И в тот же момент ударили во все колокола. Толпа смешалась, под звон соборный покатились вопли:

— К Димитрию!.. Поклонимся хлебом-солью!..

В подгородный монастырь воевода, духовенство, боярские дети, казаки и горожане явились торжественной процессией: с иконами и пением псалмов хвалы царю.

Димитрий милостиво принял их, посетовал на крайнюю нужду. Он сразу же согласился перебраться в город, когда честной народ, все жители Калуги предложили ему царские хоромы: двор Скотницкого, воеводы…

Вскоре из-под Царёва Займища в Калугу пожаловал Григорий Шаховской с тремя тысячами казаков. Димитрий встретил его у городских ворот: со стен палили холостыми пушки, пригнали горожан, явились воеводы и попы.

Князь Григорий Шаховской, молодой, неглупый и тщеславный, не ожидал такого пышного приёма, был удивлён и не остался у царя в долгу. На вечерней попойке в царских хоромах он предложил ему отправить кого-нибудь к войску, в Тушино, с письмом, и тайно.

— Дело выгорит! Потащится сюда, поверь, вся шляхта!..

Он говорил, хотя и знал, что не всё так просто в стане у Рожинского: не многие там встали бы под знаменем Димитрия.

— Кого послать-то? — ухватился Матюшка за эту мысль.

— Поляка какого-нибудь, — ответил князь Григорий, поковырял в зубах и сплюнул: — Тьфу!.. Есть у тебя тут верные?

— Мало… Казимирский, и с ним десятка два, — пьяно пробурчал Михалка.

— Казимирский! — обрадовался князь Григорий. — Добро! Надёжный проходимец, из любой переделки выйдет сухим! Ха-ха! — хохотнул он, схватился за плечо, порубленное недавно в схватке.

За ротмистром послали, привели в царские хоромы.

— Пей, пан Януш! — подошёл с чашей к нему Димитрий.

Казимирский охотно принял чашу из его рук. Ему подали ещё, затем усадили с собой за стол, изрядно напоили.

— Пан Януш, я знаю тебя как преданного мне человека, — заговорил Димитрий. — И когда сяду на Москве, за труды твои щедро одарю: получишь вотчинку, тройной оклад за выслуженное. А звание полковника тебе уже давно к лицу!

— Что за услугу ждёшь — за милость эту? Если в силах, то рад буду услужить тебе, великий князь!

«Вот чёрт, какой болтун! — в восторге ухмыльнулся Шаховской. — И догадливый же, бестия!»

— В Тушино отправишься, подмётчиком, — сразу с дела начал Димитрий.

«А тут жаровней пахнет, пыткой, колесом!» — пронеслось у Казимирского, но он смолчал, надеясь, что, как всегда, всё образуется. Он верил в своё везение, в свою счастливую звезду: она его не подводила; вот только иногда ей, беспомощной, нужна была и помощь…

— Отвезёшь к царице письмо, — продолжил Димитрий, слегка потянул паузу, затем добавил кое-что серьёзнее: — И к гусарам тоже… Так, чтобы старшина не заметила. Понятно!