Вторжение в Московию

Стоял поздний февральский вечер. Небо затянуло низкими тяжёлыми тучами. За стенами лагеря, вдали, за широкой заснеженной равниной, неясной чёрной полоской маячил лес. Тушинский городок был погружён в безмолвие. Разнобойно шумели только у гетмана и в стане купцов.

Марина пригляделась в темноте и увидела подле терема небольшую группу всадников.

К крыльцу подвели коней.

— Это я, государыня, Бурба, — тихо сказал атаман. — Пора — дорога дальняя.

Он помог ей сесть в седло. А казаки бережно подсадили на коня её служанку, Катеринку. И тут же в седле уже сидел казачонок Фомка, одетый точь-в-точь в такой же гусарский костюмчик, как и на Марине. Фомка был такого же росточка и такой же щупленький, как она. Из-под шапки у него торчал такой же остренький носик, поэтому отличить их друг от друга было бы сложно даже днём.

Казаки вскочили на коней, плотным кольцом окружили её с Фомкой и лёгкой рысью тронулись от царских хором.

Казановская дрожащей рукой перекрестила всадников, приложила к губам платочек и тихо пробормотала: «Matka Bożka, помоги царице, отведи от неё беды! Дай ей радость, дай ей отдых!»

А всадники благополучно миновали ворота лагеря, пересекли по льду речку, пришпорили коней и пустились на рысях по дороге на Можайск. Бурба с Фомкой и проводником поскакали впереди. За ними впритык скакала Марина со служанкой под охраной двух казаков. Остальные держались позади. Привычный стук копыт и равномерное поёкивание селезенки у коня в такт быстрому бегу успокоили Бурбу. Он на минуту расслабился, но тут же встряхнулся и стал настороженно поглядывать по сторонам.

— Дорогу-то хорошо знаешь? — спросил он проводника.

— А как же! — уверенно откликнулся тот. — Чай, скоко по ней езжено-то!

— Ну-ну, смотри у меня! Сам знаешь — с кем идём!

Проводник ничего не ответил, только глухо пробормотал себе под нос: «Вот токо ночью тут не бывал»… В его голосе мелькнули нотки сомнения, но атаман ничего этого не услышал.

К утру проводник обнаружил, что они идут не той дорогой, и смолчал, сообразив, что казаки, узнав это, тут же прибьют его. Положившись на волю Бога, он повёл их далее, не зная сам, куда же они идут-то.

Отряд Бурбы сбился ночью с Можайской дороги и уходил всё дальше и дальше на север. К утру ветер разогнал тучи, и выглянуло солнышко. Вскоре оно стало припекать, хотя воздух всё ещё был по-зимнему стылым. От запахов хвойного леса и первых признаков пока ещё далекой весны у Бурбы закружилась голова, по всему телу разлилась приятная истома. И хмурое лицо атамана растянулось блаженной улыбкой.

— Хорошо-то, а! — сказал он ехавшему рядом молодому казачку. — Сретенье сёдня, Фомка! Весна идёт!.. Чуешь, как пахнет?

Фомка повертел головой, шумно втянул носом морозный воздух, глянул на атамана: «Ты чё, Бурба, белены объелся? Какая весна, к чёртовой бабушке? Холодища лютой, как в декабре!»

— Ничего-то ты, Фомка, не понимаешь, — ухмыльнулся Бурба и вдруг громко, раскатисто, от избытка силы, захохотал: — Хо-хо-хо-о!"

Голос атамана эхом отразился от плотной стены леса, наглухо стиснувшего дорогу, и диким хохотом понёсся куда-то вперёд.

Лошади испуганно зафыркали и заплясали на месте.

— Тпр-р, сто-ой! — рассыпались по дороге всадники. — Бурба, ты что дурака валяешь?! — послышались сердитые голоса.

— Ничего, не бабы, чтоб крика пужаться! — весело откликнулся атаман…

Отряд двинулся дальше.

— Ты, Фомка, молод, иного не смыслишь, — начал Бурба, когда всё улеглось. — Должно, в жизни-то, кроме сабли, ничего в руках и не мял… Девка-то была?

— Ага-а!.. Женился, без указу, по-воровски… Боярин посадил её на цепь, а я убежал!

— Да-а!.. А я смолоду на земле сидел. Пахал, сеял… Ещё при царе Фёдоре. Упокой Бог его добрую душу. Казаком стал после, при Борисе, когда все мои померли. Да и я чуть живой в степь ушёл… С тех пор и казакую.

— Ты что, один? — спросил его Фомка.

— Нет, там завёл новую семью… Так вот, Фомка, в декабре-то мороз другой. Тоже лютый, но другой… Это как иная баба: днём злющая, ругается, а ночью-то ух какая сладкая!..

А другая, что днём, что ночью, всё едино: кислая, как простокваша…

— Глянь, впереди конные! — вдруг выпалил Фомка.

— Стой! — остановил Бурба казаков, но было уже поздно: их заметили…

Казаки скучились, прикрыли Марину с Фомкой и изготовились к бою.

Большой отряд гусар и пахоликов окружил их, обтекая с двух сторон дорогу.

Марина прижалась ближе к Фомке и натянула шапку ниже на глаза, чтобы её не узнали.

— Кто такие?! — крикнул им гусарский поручик.

— Скажи сами, тогда мы скажем! — хмуро ответил Бурба.

— Гусары гетмана Сапеги!

Услышав это, Марина обрадовалась и велела атаману, чтобы приказал казакам убрать оружие.

— Panowie! — громко крикнула она гусарам. — Отведите нас к вашему гетману!..

Сапега же только что снял осаду Троицы и отступил под давлением Скопина в Дмитров. Вот туда-то они и прибыли с почётным конвоем гусар.

Сапега встретил её и тут же созвал на совет полковников.