человека, у которого неожиданно улучшилось зрение. Мне, волку, с
острейшим зрением, вообще не понять землянку.
Тяжело вздохнул, наблюдая за радостью Эли, а затем, кивнул и
поднялся с места:
– В общем, я сейчас в дом, подготовлю тебе спальное место, вы
можете пока посекретничать. Плюс посмотрю, что можно полезного
взять в дорогу. Тебе нужна какая-то сумка?
Эля коротко кивнула. Я видел в её глазах странное удивление и
усмехнулся. Неужели, тоже считала, что волками движут только
инстинкты, и они глупые?
Повёл плечами и ушёл в дом.
***
Спустя пару часов мы улеглись. Как и обещал, отдал единственное, но огромное спальное место девушкам. Белый лис по-королевски
устроился на одной из подушек, презренно посмотрев на меня.
Дожили! Мою волчью натуру осуждает даже какой-то зверёк. Я уже
готов называть его "песец", а то действительно звучит, как
ругательство.
Они уснули, а я долго ворочался на своём полене. Ну, вот уж никогда
не думал, что приведу сюда девушку и лягу с ней не в одной кровати, а так бы обязательно сделал бы ещё одно спальное место. Друзей у
меня не было, а развлекаться с ведьмочками и волчицами мне
надоело ещё год назад. В чём смысл, если я не мог завести
полноценную семью, а от случайных связей давно устал?!
Волчат заводить не хотелось, потому что знал, что их могла
настигнуть моя участь, а ни один человек, ни одна ведьма не
согласилась бы родить ребёнка, потому что никогда не знаешь какой
расы будет ребёнок.
Мне не спалось: мучали странные думы. Плюнул, поднялся и тихо
подкрался к кровати. Некоторое время наблюдал за тихим и
размеренном сном Эли. Неожиданно захотелось вот так, всю ночь
простоять у края её кровати и защищать её сон. И не только сегодня.
Каждую ночь.
Клок волос, выбившийся из её причёски, неудобно лёг на лицо. Надо
бы завтра по пути раздобыть ей гребень. Аккуратно притронулся, убирая непослушную прядь. Её кожа оказалась гладкой, нежной, и я
еле поборол в себе желание притронуться к ней губами.
Заметил, как песец на мгновение открыла глаз, а затем тут же
закрыла, надеясь не быть пойманной. Вернулся к себе и кое-как
улёгся. Интересно, выдаст ли меня Эле, или нет?!
Глава 11
Огромные успехи, достигаемые разумом посредством математики, естественно, возбуждают надежду, что если не сама математика, то во всяком случае ее метод достигнет
успеха также и вне области величин, так как она сводит все свои понятия к созерцаниям, которые она может дать a priori и посредством которых она может, так сказать, овладеть
природой, тогда как чистая философия со своими дискурсивными априорными понятиями
стряпает учения о природе, не будучи в состоянии сделать реальность своих понятий a priori созерцательной и тем самым достоверной. К тому же у мастеров математического искусства
нет недостатка в уверенности в себе, да и общество возлагает большие надежды на их
ловкость, лишь бы они попробовали взяться за это дело. Так как они вряд ли когда-либо
философствовали по поводу своей математики (трудное дело!), то специфическое различие
между указанными двумя видами применения разума вообще не приходит им в голову.
Ходячие, эмпирически применяемые правила, которые они заимствуют у обыденного
разума, они считают аксиомами. Откуда же получаются понятия пространства и времени, которыми они занимаются (как единственными первоначальными величинами),-этот
вопрос вовсе не беспокоит их, и вообще им кажется бесполезным исследовать
происхождение чистых рассудочных понятий и вместе с тем сферу их применения; они
довольствуются тем, что пользуются ими. Во всем этом они правы, если только они не
выходят за указанные им границы, а именно за пределы природы. В противном случае они
незаметно переходят из области чувственности на непрочную почву чистых и даже
трансцендентальных понятий (instabilis tellus, innabilis unda), где нельзя ни стоять, ни
плавать, а можно только сделать несколько слабых шагов, от которых время не сохраняет
ни малейшего следа, между тем как в математике они пролагают широкий путь, которым с
уверенностью могут идти также и отдаленнейшие поколения.
Так как мы считаем своим долгом точно и с уверенностью определить границы чистого
разума в его трансцендентальном применении, между тем как такого рода стремление
обладает той особенностью, что, несмотря на самые настойчивые и ясные предостережения, все еще надеются, пока окончательно не отказываются от своего намерения, проникнуть за
пределы опыта, в заманчивые области интеллектуального,-то необходимо отнять как бы
последний якорь у богатой воображением надежды и показать, что следование
математическому методу в этом роде знания не может дать никакой выгоды, разве только
то, что тем яснее откроются его собственные недостатки: хотя геометрия и философия
подают друг другу руку в естествознании, тем не менее они совершенно отличны друг от