Vulf Aleksa Predskazannaya volku (SI) Readli.Net 690678 original 2f2e6

сродства, имеющий своим источником рассудок и устанавливающий необходимую связь, он превратил в правило ассоциации, которая встречается только в подражательном

воображении и может представлять только случайные, а не объективные связи.

Но скептические заблуждения этого вообще-то чрезвычайно проницательного философа

возникли преимущественно из недостатка, общего у него со всеми догматиками, а именно

из того, что он не делал систематического обозрения всех видов синтеза, производимого

рассудком a priori. Ибо тогда он нашел бы, например (других упоминать не будем), основоположение о постоянности как такое, которое, подобно основоположению о

причинности, антиципирует опыт. Тогда он мог бы начертить определенные границы также

и a priori расширяющемуся рассудку, и чистому разуму. Между тем он только суживает наш

рассудок, не определяя его границ, и вызывает недоверие ко всему, не давая определенного

знания о неизбежном для нас неведении; он подвергает цензуре некоторые

основоположения рассудка, не подвергая критическому разбору все способности рассудка, и, отказывая ему в том, чего он действительно не может выполнить, Юм заходит слишком

далеко и оспаривает у него всякую способность расширяться a priori, хотя он и не дает

оценки всей этой способности рассудка; поэтому с ним случается то, что губит всякий

скептицизм, а именно его взгляды сами подвергаются сомнению, так как его возражения

основаны только на случайных фактах, а не на принципах, которые могли бы неизбежно

привести к отказу от права на догматические утверждения.

Так как Юм не делает также различия между обоснованными требованиями рассудка и

диалектическими притязаниями разума, против которых главным образом направлены его

нападки, то разум, характерные порывы которого ничуть не были при этом нарушены, а

только встретили препятствие, чувствует, что путь для его расширения не закрыт и что его

никогда нельзя заставить полностью отказаться от своих попыток, хотя его то тут, то там

беспокоят. Ведь для защиты против нападений вновь вооружаются и еще упрямее

подымают голову, чтобы добиться выполнения своих требований. Наоборот, полная оценка

всех наших способностей и возникающее отсюда убеждение в достоверности

ограниченного владения и тщетности более высоких притязаний прекращают всякий спор

и побуждают мирно довольствоваться хотя и ограниченным, но бесспорным достоянием.

Для сторонника некритического догматизма, который не измерял сферы своего рассудка, стало быть, не определял границ своего возможного знания согласно принципам и потому

не знает заранее, чего он может достигнуть, а думает узнать это одними лишь попытками, такие скептические нападки не только опасны, но и губительны. Действительно, если он

споткнется хотя бы на одном утверждении, правильность которого он не может доказать, но иллюзорность которого он не может обнаружить на основании принципов, то

подозрение падает на все другие его утверждения, как бы они ни были убедительны.

Таким образом, скептик оказывается наставником, заставляющим умствующего догматика

обращаться к здравой критике рассудка и самого разума. Придя к этому, он может уже не

опасаться никаких нападок, так как он отличает тогда свое достояние от того, что целиком

находится за его пределами, на что он не претендует и из-за чего он не станет спорить.

Таким образом, скептический метод сам по себе не дает, правда, удовлетворительного

ответа на вопросы разума, но служит подготовительным упражнением, чтобы пробудить

предусмотрительность разума и указать на основательные средства, которые могут

гарантировать его законное владение.

ПЕРВОЙ ГЛАВЫ

РАЗДЕЛ ТРЕТИЙ

Дисциплина чистого разума в отношении гипотез

Критика нашего разума в конечном счете показывает нам. что чистым и спекулятивным

применением разума мы, собственно, ничего не может познать; не должна ли она поэтому

открыть более широкое поприще для гипотез, поскольку (если мы уж не можем ничего

утверждать) нам позволительно по крайней мере что-то выдумывать и высказывать

мнения?

Если способность воображения должна не мечтать, а выдумывать под строгим надзором

разума, то до этого должно существовать нечто совершенно достоверное, а не

вымышленное или лишь мнение, и это достоверное есть возможность самого предмета.

Тогда относительно его действительности нам позволено прибегать к мнению, которое, однако, чтобы не быть неосновательным, должно быть как с основанием для объяснения

приведено в связь с тем, что действительно дано и, следовательно, достоверно; такое

мнение называется гипотезой.

Так как о возможности динамической связи мы не можем составить a priori никакого

понятия и категории чистого рассудка служат не для того, чтобы выдумывать ее, а только

для того, чтобы понимать ее там, где она встречается в опыте, то мы не можем придумать