существовать в одно и то же время. Например, в комнате теплее, чем на улице. Я ищу
причину этого и нахожу ее в том, что печь натоплена. Но эта натопленная печь как причина
существует одновременно со своим действием-с теплотой в комнате; стало быть, здесь нет
временной последовательности причины и действия; они существуют одновременно, и тем
не менее закон [причинности] применим к этому случаю. Большинство действующих
причин в природе существует одновременно со своими действиями, и временная их
последовательность вызвана лишь тем, что причина не может произвести всего своего
действия в одно мгновение. Но в тот момент, когда действие только возникает, оно всегда
существует одновременно с каузальностью своей причины, так как оно не возникло бы, если бы за мгновение до [его появления] причина исчезла. Здесь следует, конечно, заметить, что все зависит не от течения времени, а от временного порядка: отношение [причины к
действию] сохраняется даже в том случае, если не протекло никакого времени. Время
между каузальностью причины и непосредственным ее действием может быть ничтожно
малым (так что они существуют одновременно), но отношение между причиной и
действием все же остается определимым по времени. Если шар, положенный на набитую
подушку, выдавливает в ней ямку, то как причина этот шар существует одновременно со
своим действием. Однако я различаю их по временному отношению динамической связи
между ними. В самом деле, если я кладу шар на подушку, то на гладкой прежде поверхности
подушки появляется ямка; если же на подушке (неизвестно почему) имеется ямка, то
отсюда еще не следует свинцовый шар.
Таким образом, временная последовательность действительно есть единственный
эмпирический критерий действия в отношении к каузальности причины, которая
предшествует ему. Стакан есть причина поднятия воды над горизонтальной поверхностью
ее, хотя оба явления существуют одновременно. В самом деле, как только я начинаю
черпать стаканом воду из большего сосуда, за этим что-то следует, а именно горизонтальная
поверхность воды, бывшей в большем сосуде, становится вогнутой поверхностью ее в
стакане.
Эта причинность приводит к понятию действия (Handlung), а это последнее-к понятию силы
и через это-к понятию субстанции. Так как мой критический замысел направлен
исключительно на источники априорного синтетического знания и я не хочу загромождать
свое сочинение расчленениями, имеющими целью только разъяснение (а не расширение) понятий, то я предоставляю обстоятельное истолкование этих понятий будущей системе
чистого разума; к тому же подобный анализ в изобилии встречается уже в доныне
известных учебниках этого рода. Однако я не могу не коснуться вопроса об эмпирическом
критерии субстанции, поскольку субстанция, по-видимому, обнаруживается легче и лучше
посредством действий, чем посредством постоянности явления.
Где есть действие, стало быть, деятельность и сила, там есть также и субстанция, и только
в субстанции следует искать местопребывание этого плодотворного источника явлений.
Это совершенно верно, но если мы захотим объяснить, что такое субстанция, и притом
избежать порочного круга, то ответить на этот вопрос не так-то легко. Каким образом от
действия мы тотчас заключаем к постоянности действующего, которое ведь составляет
столь существенный и отличительный признак субстанции (phaenomenon)? Но на
основании сказанного раньше этот вопрос решить нетрудно, хотя при обычном методе
исследования (при чисто аналитическом подходе к понятиям) он был бы совершенно
неразрешим. Действие уже означает отношение субъекта причинности к следствию. Так
как всякое следствие есть нечто происходящее, стало быть, изменчивое, которое обозначает
время по его последовательности, то последним субъектом изменчивого служит постоянное
как субстрат всего сменяющегося, т. е. субстанция. В самом деле, согласно
основоположению о причинности, действия всегда суть первое основание всякой смены
явлений, и потому они не могут принадлежать субъекту, который сам сменяется, потому
что в таком случае были бы необходимы другие действия и другой субъект, который
определил бы эту смену. В силу этого действие как достаточный эмпирический критерий
уже доказывает субстанциальность, и нам нет нужды искать еще [признаки] постоянности
субъекта прежде всего посредством сопоставляемых восприятии; подобным путем нельзя
сделать это с такой обстоятельностью, какая требуется значительностью и строгой
общезначимостью понятия [субстанции]. В самом деле, утверждение, что первый субъект
причинности всякого возникновения и исчезновения сам не может (в сфере явлений) возникать и исчезать, есть бесспорный вывод, приводящий к [понятию] эмпирической
необходимости и постоянности в существовании, стало быть, к понятию субстанции как
явления.