Вулкан страстей наивной незабудки

– Вон чего вспомнила, – поморщилась дочь. – Я пошла ночью купаться, а у меня одежду украли. Любая нормальная мать поверила бы своему ребенку. А ты мне скандал закатила. Зачем? Ответ: хотела меня довести до драки. Звезданула бы я тебя за то, что ты меня такой, как Никита, считаешь, и усе! Отдала бы меня в интернат, а сама твори, что хочешь. Но я не поддавалась на твои провокации. Терпение лопнуло только с появлением Клебанова. Ты рассказала Татьяне, что убеждала меня отдать свою часть клиники мужу? Дескать, Игорь очень умный, он для меня много заработает. И свою долю на Клебанова небось перевести хотела!

– Нет, – возмутилась Галина, – мой пятьдесят один процент по завещанию отходит Каре, они с мужем после моей кончины о клинике позаботятся. Твой отец мне на один процент больше, чем тебе, отписал.

Эдита застучала по клавишам ноутбука.

– Подвожу итог, – сказал Александр Викторович. – Галина Сергеевна считает дочь убийцей Никиты, знает, что она внучка маньяков, и не отпускает девочку от себя ни на шаг, чтобы не случилось беды. Гортензия считает мать убийцей Никиты, знает, что она дочь маньяков, и не отпускает ее от себя ни на шаг, чтобы не было беды. Галина волнуется, что будет с дочерью после ее смерти, поэтому придумывает замужество с Клебановым и начинает давить на Гортензию.

– Да, да, – зашептала младшая Моисеенко, – она каждый день истерики закатывала, требовала: «Хочу видеть тебя супругой Игоря».

– А вы хотели петь? – спросил Ватагин.

– Больше всего на свете, – выдохнула Горти, – муж мне не нужен. И дети тоже. Плохая генетика у них будет. И я решила убежать! К черту мать! Пусть всех поубивает. Больше не желаю ее стеречь и бояться, что правда про Раскольниковых на свет вылезет. Я карьеру певицы начала! Филипп Несмеянов меня послушал и подписал контракт.

– Как вы с ним познакомились? – удивилась Аня. – Ходили везде только с мамой или Кариной.

Гортензия тяжело вздохнула.

– Порой мне удавалось мать одну оставить в квартире, я боялась, конечно, но иначе могла с ума сойти.

– Тюремщик стережет заключенного, но и сам с ним за решеткой сидит, – кивнул профайлер. – Так где вы свели знакомство с Несмеяновым?

– Не помню, – соврала Горти.

– Думаю, вас кто-то друг другу представил, – продолжал Александр Викторович. – Ни вы, ни Филипп не стали бы общаться с незнакомыми. Кто этот благодетель, а?

Гортензия насупилась.

– Какая разница? Не ваше дело! Я взрослая, имею право распоряжаться собственной жизнью. Не помню!

– Вы подумайте, – попросила Буль, – а я пока кое-что объясню.

Люба встала, подошла к доске, взяла фломастер и начала чертить, приговаривая.

– Когда горло перерезают тесаком, то кровь взлетает фонтаном. Убийца в секунду пачкается, как правило, он не успевает отскочить и оказывается весь измазан: руки, лицо, волосы, одежда. Сердце не сразу прекращает работу, оно бьется, выталкивая кровь из системы. Но у девочки, по словам матери, только руки-ноги были измазаны, и понятно почему, она ходила по кухне, наклонялась над телом, дотронулась до покойного.

– Не думаю, что Гортензия лишила жизни брата, – вмешался Ватагин, – все ее дальнейшее поведение свидетельствует об ином. И сомневаюсь в виновности Галины Сергеевны. Она, совершив ужасный поступок, не смогла бы пойти в сквер и беседовать с мужем. Не тот у нее склад психики. Некоторые дети маньяков гордятся своим родителем, обожают его, стараются повторить «подвиги» отца. И в этом случае можно говорить о дурной наследственности, но Галина Сергеевна строила свою жизнь так, чтобы не превратиться в Марину Степановну, Сергея Петровича или Николая. Это ее самый большой страх, стать такой, как они. Я не верю, что мать лишила жизни сына.

– Думаю, ни Гортензия, ни Галина Сергеевна не виноваты. Александр, помните дело Браткиных, – подала голос Буль.