Вулканы не молчат

К причалу, возле которого стоял военный корабль, машина подойти не смогла — не было подъездного пути. Все, что было с верхом наставлено и навалено в ее кузове, пришлось метров за триста перетаскивать на руках.

Непредвиденная работа показала, на что я способен. От ящичной тяжести тряслись пальцы. Мышцы отключились. Когда перекатывали бочку с бензином, я готов был опуститься на колени и подталкивать ее плечом.

Потом, после всего, меня стало покачивать, и я прислонился к палубной надстройке. Геннадий, увидев меня в этой позе, обеспокоенно спросил:

— Ты что?..

Сказал ему, как есть: обессилел, качает.

Он тоже прислонился к железной стене надстройки. У него тоже ослабели ноги, но только от хохота:

— Уработался… ха-ха!.. Качает. Да это… ха-ха!.. Это же корабль качает. На середину бухты вышли.

Он продолжал хохотать, а я, посмотрев, как медленно, по частям исчезает город, словно бы разворачиваясь к нам тыльной стороной сопки, на которой он разместился, почувствовал облегчение. Можно работать. Не укачает.

Благодарный Геннадию за избавление от угнетавших меня мыслей, я спросил:

— Как твои нервы, Порфирич?

— О чем ты говоришь? Слава богу, плывем. Остальное — не в счет.

«Кому это надо?»

Мужчин определили в шестиместный матросский кубрик. Нине Марковой досталась каюта старшего помощника командира. Старпом, еще до выхода в океан, принял ночную вахту на мостике.

С палубой кубрик соединялся отвесным металлическим трапом. Перед тем как спуститься вниз, мы побросали туда мешки со спальниками. При этом много топали и громко переговаривались.

В кубрике, напоминавшем глубокий с отрубленным носам утюг, стояли узкие двухъярусные кровати. Места в тупичке, подальше от входа, были заняты. Один из наших нежданных попутчиков спал, повернувшись спиной к свету и укрывшись так, что виднелась только седая макушка. На верхней койке поверх одеяла лежал в галифе и нательной сорочке крупный мужчина лет тридцати четырех. При нашем появлении он приподнялся, ткнул подушку ближе к краю, и, облокотившись на нее, с нарочитой командирской строгостью выговорил:

— Всего четверо — и такой галдеж с бомбежкой устроили.

Геннадий извинился:

— Предполагалось, что мы будем одни.

— Претензий не имею. Это даже к лучшему. Так-то я бы уснул, — военный свесился с кровати, посмотрел на того, кто лежал внизу. — Подполковник уже отбыл. Устали чертовски, на корабль прямо с самолета. А мне хотелось на вулканологов посмотреть.

— И убедились: ничего особенного.

— Нормальные ребята. Но меня интересует ваша профессия. В чем ее смысл? Вы что-нибудь ищите? Например, золото или руду?

— Вы новичок, наверно? — спросил, в свою очередь, Геннадий.

— Угадали. Из Средней Азии переводом на Курилы.

— Чего же не угадать. Здешним пограничникам мы уже давно глаза намозолили. Ну, а насчет нашей работы… Поиск — это дело практической геологии. Мы наблюдаем динамику извержений, берем пробы газов и образцы пород. Потом обрабатываем в лабораториях.

— А кому или, вернее, для чего это надо?

Геннадий чуть слышно вздохнул. Постель была готова, ему хотелось скорее лечь и уснуть — канительный день вымотал до предела. Но деликатность взяла верх. Он влез под одеяло, поворочавшись, устроился, как было ему удобнее, и уже после того сказал:

— Ладно, поговорим, кому и для чего это надо. Только давайте выключим свет.

Хлопнула тугая пружина выключателя. В кубрике осталась гореть замыкавшаяся на специальный рубильник лампочка за синим стеклом.

Его рассказа я не записывал. Геннадий говорил о вещах, которые были мне знакомы. Поэтому, излагая содержание этой единственной в своем роде лекции, проходившей в синем полумраке матросского кубрика, под шум колотившей в борт океанской воды, я позволю себе некоторые авторские отступления.

Сейчас больше говорят об изучении космоса. Надо ли удивляться? Ни с чем не сравнимая популярность космонавтики (кстати, такой науки нет, а есть множество наук работающих на одной «стартовой площадке») — сама ее популярность воспринимается некоторыми людьми как аргумент, исключающий любые возражения. Рядом со словом «космос», «космический полет» чаще, чем в каком-либо ином соседстве, употребляется слово «неизведанное». Вот и проникает в сознание: все, что есть неизведанного, оно, естественно, в космосе. Звезды и даже очень близкая к нам Луна это — загадочно. А Земля… Что за вопрос — Земля? Вот она, под ногами. Влажная — только что дождиком смочило. К подошвам пристает, грязь будет в доме. Что еще?.. Вон поляна. А дальше — горы.

Действительно, эта земля, или, как ее называют геологи, дневная поверхность, известна каждому. Она застроена домами, облицована асфальтом, распахана и засеяна. В наш век и не странствуя можно узнать о противоположном конце земли то, что нам хочется. Есть газеты, книги и даже телевизионный «Клуб кинопутешествий».

Но на привычной Земле время от времени происходит непонятное, подобное тому, о чем однажды сообщалось из Перу: