Однако неверно полагать, что фантастическое может существовать лишь в части произведения. Есть тексты, в которых двусмысленность поддерживается до конца, а значит и за рамками произведения. Закрыв книгу, мы продолжаем испытывать колебания. Примечательным примером является роман Генри Джейсма «Поворот винта»; текст не позволяет нам решить, действительно ли призраки посещают старое поместье или это всего лишь галлюцинации учительницы, живущей и страдающей в атмосфере тревоги. Прекрасным образцом такой двусмысленности во французской литературе является новелла Проспера Мериме «Венера Илльская». Вроде бы статуя оживает и убивает жениха, но мы так и остаемся на стадии «вроде бы» и никогда не достигаем уверенности.
Как бы там ни было, при анализе фантастического жанра невозможно исключить чудесное и необычное — жанры, с которыми чередуется фантастическое. Однако не будем забывать, что, как сказал Луи Вакс, «идеальное фантастическое искусство умеет удерживаться в неопределенности» (Vax 1960, с. 98).
Рассмотрим немного подробнее эти два соседствующие с фантастическим жанра. Сразу отметим, что в обоих случаях возникает переходный жанр, с одной стороны, между фантастическим и необычным, с другой, — между фантастическим и чудесным. К этим поджанрам можно отнести произведения, в которых длительное время поддерживается колебания, характерные для фантастического, но в конце концов они попадают в категорию чудесного или необычного. Выделенные нами жанровые подразделения можно изобразить с помощью следующей таблицы:
Фантастическое в чистом виде представлено на таблице средней линией, отделяющей фантастическое-необычное от фантастического-чудесного; она полностью соответствует природе фантастического как границе между двумя соседними жанрами.
Начнем с фантастического-необычного. В нем события, которые кажутся сверхъестественными на протяжении всего повествования, в конце концов получают рациональное объяснение. Эти события заставляют героя и читателя верить так долго во вмешательство сверхъестественных сил именно по причине своей необычности. Критики описали (а в некоторых случаях и заклеймили) эту жанровую разновидность под наименованием «объясненное сверхъестественное».
Примером фантастического-необычного является все та же «Рукопись, найденная в Сарагосе». В конце повествования все чудеса получают рациональное объяснение. Альфонс встречается в пещере с приютившим его ранее отшельником, тот оказывается великим Шейхом Гомелесов и объясняет ему механизм происшедших событий: «Правитель Кадиса дон Энрике де Са принадлежит к числу посвященных, и он рекомендовал тебе Лопеса и Москито, которые покинули тебя у источника Алькорнокес… Несмотря на это, ты отважно поехал дальше — до Венты-Кемады, где встретил своих родственниц, заснув под влиянием под влиянием усыпляющего напитка, проснулся на другой день утром под виселицей братьев Зото. Оттуда ты попал в мою пустынь, где встретил страшного одержимого Пачеко, который на самом деле — всего-навсего бискайский акробат… На другой день мы подвергли тебя гораздо более страшному испытанию; мнимая инквизиция, угрожая тебе ужаснейшими пытками, не могли поколебать твоего мужества» (с. 630–631).
До этого момента, как мы знаем, происходили постоянные колебания между двумя полюсами — существованием сверхъестественного и рядом рациональных объяснений. Перечислим теперь типы объяснений, позволяющих свести на нет сверхъестественный элемент. Прежде всего это случай, совпадение; ведь в мире сверхъестественного нет места случаю, напротив, в нем господствует то, что можно назвать «пандетерминизмом» (случайность лежит в основе объяснения, позволяющего редуцировать сверхъестественное в новелле «Инс де Ла Сьеррас»). Далее следует сновидение (объяснение, предлагаемое во «Влюбленном дьяволе»), воздействие наркотиков (сны Альфонса в первую ночь), мошенничество, розыгрыш (основное объяснение, принимаемое в «Рукописи, найденной в Сарагосе»), обман чувств (позже будут приведены примеры из «Влюбленной смерти» Т. Готье и «Чрезвычайного суда» Д. Д. Карра) и, наконец, безумие, как в «Принцессе Брамбилле» Гофмана. Четко выделяются две группы «оправданий», соответствующие противопоставлениям