Введение в фантастическую литературу

Таким образом, фантастическое постоянно подвергается опасностям и в любой момент может испариться. Фантастическое — не автономный жанр, а скорее граница между двумя жанрами: чудесным и необычным. Подтверждение этому мы находим в одном из важнейших периодов развития литературы сверхъестественного, когда господствовал черный роман (the Gotic novel ʽготический романʼ). Действительно, в рамках черного романа обычно выделяются два направления; первое характеризуется стремлением к сверхъестественному, которому можно найти объяснение (к «необычному», сказали бы мы); примером являются романы Клары Ривс и Анны Радклиф; второе направление характеризуется стремлением к сверхъестественному, воспринимаемому как таковому (к «чудесному); сюда относятся произведения X. Уолпола, М. Г. Льюиса и Ч. Р. Матюрана (Мэйчурэна). Это не собственно фантастический жанр, а лишь жанры, близкие к нему. Точнее говоря, фантастический эффект действительно присутствует в черному романе, но только в некоторой его части; у А. Радклиф он наблюдается до того момента, когда мы с уверенностью можем заявить, что все происшедшее можно объяснить рационально, у Льюиса — до того момента, как мы убедимся, что сверхъестественные события никак не могут быть объяснены. Прочитав книгу, мы понимаем (и в том и в другом случае), что ничего фантастического в ней не было.

Можно поставить вопрос, в какой мере действительно определение фантастического жанра, если оно допускает «изменение жанра» произведения из-за такой простой фразы, как «Тут я проснулся и увидел стены своей комнаты…» Однако ничто не мешает нам рассматривать фантастический жанр как нечто постоянно исчезающее. Ведь подобная категория не представляла бы собой ничего необычного. Например, в классическом определении настоящего времени это время описывается всего лишь как граница между прошлым и будущим. Наше сравнение не случайно: категория чудесного соответствует неизвестному, невиданному до сих пор феномену, который должен произойти, т. е. будущему; в случае необычного необъяснимые факты сводятся к уже известным, к имеющемуся опыту, т. е. к прошлому. Что же касается фантастического, то, очевидным образом, характерные для него колебания могут иметь место только в настоящем.

В данному случае возникает также проблема единства произведения. Мы воспринимаем это единство как само собой разумеющееся и вопим о святотатстве, когда в произведении делаются купюры (по методу Reader’s Digest). Но дело обстоит, конечно, намного сложнее; вспомним, что в школе, где каждый из нас впервые приобщился к литературе и получил от нее наиболее яркие впечатления, читают только «отрывки» и «избранные места». У нас до сих пор сохраняется определенный книжный фетишизм: произведение превращается в предмет одновременно высоко ценимый и обездвиженный, в символ полноты, а купюра становится эквивалентом кастрации. Несколько шире были взгляды Хлебникова, который монтировал стихи из кусков предшествующих произведений и призывал редакторов и даже печатников исправлять тексты своих стихов! Лишь отождествление книги с сюжетом может объяснить ужас, вызываемый купюрами.

Как только мы начинаем анализировать по отдельности части произведения, мы можем на время отвлечься от его концовки; это позволяет нам отнести к фантастическому жанру гораздо большее число произведений. Хорошим доказательством является современное издание «Рукописи, найденной в Сарагосе» без заключительной части, где устраняются колебания, так что эту книгу можно целиком отнести к фантастическому жанру. Шарль Нодье, один из зачинателей фантастического жанра во Франции, совершенно четко осознавал это обстоятельство, о чем и упомянул в одной из своих новелл «Инес де Лас Сьеррас». Это произведение состоит из двух, почти одинаковых, частей; прочтя конец первой части, мы остаемся в полной растерянности, не зная, как можно объяснить происходящие необычные события, и все же сверхъестественное объяснение мы допускаем с меньшей готовностью, чем естественное. Рассказчик в данном случае колеблется, какой из двух способов действия выбрать: прервать в этом месте свой рассказ и остаться в сфере фантастического или же продолжить его, но выйти при этом за пределы фантастического. Ш. Нодье заявляет читателям, что предпочитает прервать рассказ, приведя следующее оправдание: «Всякая другая развязка была бы неправильной для моего рассказа, потому что она извратила бы самую природу» (с. 533)[14].