Введение в феноменологию Эдмунда Гуссерля

Такое утверждение опирается на некоторые предпосылки, которые мы должны эксплицировать. Ибо, во-первых, здесь содержится определенное предположение о мире; а именно, он представляет собой нечто второе, нечто настолько независимое от первого, что он мог бы как быть, так и не быть. В этом аргументе, который Гуссерль приводит здесь в связи с трансценденцией, молчаливо [предполагается], что этот реальный мир именно реален, что он по отношению к сознанию, к восприятию представляет собой некое второе сущее, и что в своем бытии он независим от сознания. Позднее, когда будет проделан весь путь аргументации и, когда будут приняты еще кое-какие утверждения, дело будет представляться уже иначе. Но здесь мир мыслится еще в «реалистическом» духе. Во-вторых: «мыслимо», а это значит: возможно не впадая в абсурд, думать, что воспринятые вещи не существуют, хотя переживание восприятия сохраняется. И здесь возможны даже две ситуации, на которых я хочу остановиться подробнее. Переживание может сохраняться или так, что, хотя вещи уже нет, в протекании восприятия, тем не менее, не изменяется ничего. Или же возможно такое, что восприятие вследствие несуществования предмета как-то модифицируется. Это значит, в первом случае, что молчаливо предполагается нечто такое, что явно высказывается и позднее, однако implicite мыслится уже при установлении сомнительности реального мира, а именно: что то, что сохранилось бы в случае, если бы не было мира, может там существовать независимо от того, чего не было бы. Другими словами: что чистое сознание и, в частности, внешнее восприятие в своем бытии независимы от реального мира. Только принимая эту предпосылку, возможно, не впадая, в абсурд, думать, что мира нет, а чистое сознание, тем не менее, сохраняется. Потому что если бы было предположено, что чистое сознание в своем бытии как раз несамостоятельно или зависимо от того, что, <согласно предположению> не существует, тогда было бы неразумно утверждать, что даже если бы одно отпало, другое оставалось бы <неизменным>.

Итак, мы видим: в утверждении, что имеется различие в сомнительности или несомненности этих двух сфер бытия, относительно сознания уже молчаливо предполагается, что оно в бытии независимо и самостоятельно по отношению к реальному миру. И это Гуссерль позднее высказывает со всей ясность. Это даже основной тезис его позиции. Не содержится ли здесь круга?

Я сказал: <мыслимы> две возможности. И обе возможности Гуссерль принимает во внимание, хотя expressis verbis обсуждается опять-таки лишь вторая. <Мыслимы> — как было сказано — две возможности того, как реальный мир может или мог бы не существовать, в то время как чистое сознание тем не менее сохранялось бы. А именно, в первом случае — возьмем теперь какое-то конкретное переживание, например, я вижу этот зал и всех присутствующих лиц. Разумеется, это чувственное внешнее восприятие, имеющее такую-то и такую-то структуру, которую мы обсудили ранее. Весь этот зал и люди, которые здесь есть и т.д. не являются реальными (reelle) составными частями моего сознания, моего восприятия. Будучи по отношению к моему восприятию чем-то вторым, все это могло бы и не существовать, хотя в моем переживании из-за этого ничего бы не изменилось. Это, собственно, и есть та самая важная ситуация, когда я все-таки что-то воспринимаю, хотя мир не существует. И не то, чтобы теперь здесь просто было что-то другое, нет, вместо мира теперь вообще пустота, чистое ничто.

Теперь вторая ситуация, а именно: если бы такого мира не было, если бы мы могли это предположить, если бы мы имели право, имея наши переживания и восприятия, сказать, что мир не существует, тогда это утверждение, что мир не существует, следовало бы доказать. — Ведь как позитивное, так и негативное утверждение должно быть обосновано на основании соответствующих процессов сознания, иначе это утверждение было бы пустым.

Когда могло бы случиться такое, что мы не имели бы мира? Разумеется, именно тогда, когда весь опыт, который мы имеем, оказался бы несогласованным, когда один элемент опыта начал бы противоречить другому. Другими словами, когда наш опыт принял бы такую форму, что мы — скажем так — имели бы одни заблуждения. Но заблуждения — это то, что выказывает себя заблуждением. Это не просто такая иллюзия, [которую я не распознаю как иллюзию]. Например, если я опускаю палку в воду и она «переламывается», то необходим опыт, чтобы показать, что здесь имеет место заблуждение, хотя это можно видеть со всей ясностью. И есть даже определенная физическая теория, объясняющая, почему это можно видеть именно так.