Введение в философию

Я никого не хочу беспокоить в его довольстве своими мыслями. Тем не менее я не могу не сделать замечания, что истинность первой формулы, кажется мне, не исключает истинности второй. Я вполне готов согласиться с положением, что человек сотворил Бога, – именно в своем представлении и притом по своему собственному образу. С этим однако же не несовместимо и второе положение: Бог сотворил человека по своему образу, но уже не просто в представлении, а в действительности. Человек, говорит эта философия, есть продукт природы. Конечно. Но что такое природа? Громадная куча абсолютно твердых песчинок? И из них-то, посредством простого расположения их рядом друг с другом, должны были произойти чувствующие и мыслящие существа? Тут наверное должно было примешаться, говоря словами Гете, нечто анонимное. И эти философы, мнящие, что они уже держат в своих руках конец веры в Бога, должны были бы немного смутиться хотя бы уже тем обстоятельством, что, значит, согласно с их теорией, произведение, преобразование и, наконец, изгнание фантастического призрака воображения составляло до сих пор существенное содержание всей истории человечества. Ведь это же несомненный факт, что все величайшие исторические движения были религиозного характера: буддизм, христианство, магометанство, Реформация – вот величайшие темы минувшей истории. Разве мир и человеческий дух так уж странно устроены, что при столкновении друг с другом они всякий раз должны были производить это великое заблуждение?

Но будущее, говорят они, все бесконечное будущее принадлежит разуму, свободному от предрассудков и суеверий; оно принадлежит чистому знанию, не ослепленному фантазией и поэзией. Не знаю, что составит духовное содержание будущего. Однако я не стал бы противоречить, если бы кто-нибудь вздумал утверждать, что представление, будто действительность есть на самом деле не что иное, как агломерат очень маленьких песчинок, покажется когда-нибудь будущим поколениям эпизодом самого странного заблуждения человеческого духа. Они скажут: поразительный прогресс математико-физического познания, встретившись с конфессиональным принуждением и политической порчей религии, на одно мгновение (примеряя здесь масштаб столетий) произвел в некоторых умах такое ослепление, что они впали в иллюзию, будто дух есть нечто абсолютно чуждое действительности и будто бы является совершенно загадочным, как он мог, собственно очутиться в ней. В сравнении с таким заблуждением, выступившим к тому же с гордым сознанием, что оно стоит на вершине человеческого образования, самый несчастный идолопоклонник, бросающийся на колени перед каким-то духом в вещах, представляется – так будет судить когда-нибудь будущее – существом, которому все же открылось хоть какое-нибудь предчувствие великого смысла и сущности вещей.

Однажды я прочитал где-то следующие слова Жан-Поля: «Что это облака так чванятся, точно они принадлежат к небу и звездам, между тем как они отстоят от нас немногим далее, чем пар нашего дыхания!» Слова эти могут относиться и к мнениям тех, которые из-за тумана своих коротких мыслей не видят бесконечного неба и утверждают, что нет никакого неба, что это только старое суеверие, что его никто никогда не видел.

Отрицательный догматик материализма представляется мне простым pendant к положительному догматизму старой богословской ортодоксии. Оба они сходятся в понимании религии как суммы буквально понимаемых и воспринимаемых рассудком тезисов, разве лишь с той разницей, что первый говорить нет там, где второй говорит да. Они сходятся между собой в черством интеллектуализме, не обладающем никаким чувством поэзии и искусства. Они часто сходятся и в черством морализме, не обладающем пониманием индивидуальности и свободы; сходятся и в том властолюбивом фанатизме, который от всякого требует абсолютного подчинения его собственным догматам, как отрицательным, так и положительным.

11. Отношение между знанием и верой

В заключительном рассуждении мне хотелось бы еще изложить в общей связи свое воззрение на не раз затрагивавшееся выше отношение между философией и религией, между знанием и верой.

Философия – не религия и не может заступить ее места. Она стремится быть не верой, а знанием. Тем не менее всякая философия, поскольку она желает быть философией в старом смысле, миро- и жизнесозерцанием, содержит в себе также и элемент веры, которого наука, как таковая, не содержит. Всякая философия сводится в конце концов к тому, чтобы внести смысл в вещи, или скорее показать смысл, существующий в вещах. Смысл же этот в своем последнем основании всегда есть дело не знания, а воли и веры. То, что самому философу представляется высшим благом и конечной целью, он приносит в мир как благо и цель этого последнего, а затем, в последующем созерцании он думает, что находит их в нем как таковые. В этом смысле слова Августина «fides praecedit rationem» – являются всеобщей человеческой истиной, даже настоящим ключом к пониманию всякой философии.