Введение в философию

То же самое отношение между волей и умом выступает перед нами и в развитии единичного существа, соответственно той же формуле новейшей биологии, что онтогенетическое развитие повторяет собой филогенетическое. Каждый человек вступает в мир как слепая, лишенная ума, воля. Грудной младенец представляет собой исключительно волю; сильные влечения обнаруживаются в сильных движениях, отправления сопровождаются оживленными органическими чувствами; но сторона представлений еще вполне отсутствует, движения суть слепые рефлективные и инстинктивные движения. Но вскоре начинает развиваться и ум, начиная с упражнения чувств; вступает в деятельность чувство осязания; сначала оно принимает на себя руководство движениями; ощущения соприкосновения освобождают определенные движения головы, а затем рук, а вскоре следуют и остальные чувства. С памятью и воспоминанием (в форме узнавания) начинает развертываться жизнь представлений; наконец с языком наступает и мышление, делающееся мало-помалу высшим направляющим началом действий. Следовательно и здесь воля – первоначальная, коренная функция, рассудок – присоединяющееся в течение жизни орудие.

То же самое отношение подтверждается, как находит Шопенгауэр, и психологическим наблюдением развитой душевной жизни человека. Это решительно явствует прежде всего из того обстоятельства, что не рассудок поставляет вообще цели для жизни, а воля; задача рассудка состоит в том, чтобы находить средства и пути к той цели, к которой стремится воля. Каждое живое существо представляет собою конкретную волю, – волю, так-то и так-то определенную, направленную на такую-то жизнь, на такой-то ряд развитии и деятельностей: орел, лев представляют собою волю, направленную именно на такую-то определенную жизнь; они хотят ее абсолютно, а не на основании познания ее достоинства. Совершенно так же и человек: и он хочет жить такою-то вот определенной жизнью абсолютно, а не на основании предварительного познания ее достоинства. Он вступает в существование как конкретная воля, определенная происхождением из такого-то народа, из такой-то семьи; ничего не зная о жизни и ее содержании, эта зародышевая воля пускает все новые и новые побеги, и они следуют друг за другом как побеги растения: влечение ходить, лазить, говорить, играть в солдатики, в лошадки, в куклы, строить или варить, слушать истории и рассказывать, видеть вещи и понимать; потом, в конце детского возраста, вдруг прорывается, наконец, как новое неведомое дотоле влечение, склонность к другому полу и некоторое время образует собой основную тему внутренней жизни. Затем мало-помалу пробиваются на первый план влечения зрелого возраста; работа и заработок, общественное положение и уважение – для себя и потомства – становятся важными делами жизни, пока наконец не начнется процесс разрушения и не завершится смертью. Все это развитие совершается не при помощи заглядывающего вперед рассудка, – никто не выдумывает себе хода своей жизни, своего развития, чтобы затем, по признанию рассудком их достоинства, начать выполнять их. Конечно, в известном смысле у человека бывает предвосхищение жизни в представлении: у мальчика, у юноши носится перед глазами какая-нибудь задача, какой-нибудь идеал, который определяет вместе с другими условиями его развитие и деятельность; но идеал есть продукт не рассудка, а воли, созерцающей в нем самое себя. Рассудок не строит идеалов, у него нет и чувства для идеалов; он знает лишь категории действительного и недействительного; ценность и отсутствие ее суть категории воли. Чья воля не восприимчива к идеалу, тот не будет тронут своим даже самым ясным представлением; представление действует лишь на того, чья воля в своем основном направлении гармонирует с идеалом.