Введение в общую культурно-историческую психологию

Несмотря на то, что об этих явлениях написано еще больше научных сочинений, чем об образах, вопрос о том, что они такое, по-прежнему не только не решен, но, можно сказать, и не поставлен. Несколько огрубляя для краткости, можно сказать, что современная психология сознание от мышления отличает плохо. Достаточно посмотреть определения этих явлений в психологических, да, пожалуй, и философских словарях. Можно сказать, что это личный вопрос каждого автора – рассматривать их как одно и то же, или же как-то различать.

Единственное, с чем можно соотнести вопрос о материале, из которого состоят образы, это нейрофизиологические и нейропсихологические исследования памяти. Ведь запоминание, по сути, есть создание полноценных образов происходящего и хранение их. Создание образов происходит при помощи восприятия и последующей обработки воспринятого с помощью уже имеющегося опыта, как это видит современная нейропсихология. Во всех подобных построениях ощущается некоторая беспочвенность, впрочем, вполне объяснимая. Нейрофизиологи отталкиваются от количественно измеряемых изменений в химии, электропотенциалах или структуре самого биологического вещества, то есть очень изнутри. Нейропсихологи вынуждены идти от проявлений поведения, то есть выводить причины из описания очень внешних явлений. И то и другое слишком далеко от самого явления памяти, которое ощущается где-то посередине между этими полюсами.

Приведу пример такого отсутствия в нейропсихологии точности в описании явления из прекрасной в общем-то работы А. Лурии «Основы нейропсихологии»:

«Восприятие предмета есть вместе с тем его узнавание, иначе говоря, включение его в систему уже знакомых связей» (Лурия, с.239).

На первый взгляд вроде бы все хорошо. Определение, как говорится, проходит. Однако понятие «узнавания» нигде не определено Лурией психологически. Определение узнавания как «системы уже знакомых связей» скорее призвано скрыть отсутствие настоящего определения. Это явный пример создания «тайного» языка научного сообщества. Слово бытового языка используется самим автором с бытовым пониманием, но читателю подается как научное. Иначе говоря, если бы в миг написания этого слова Лурию спросить: «Что такое узнавание?» – он мог бы ответить: «Вы сами знаете». Но, словно почувствовав это, Лурия придает слову значение, которое удобно вписывается в нейрофизиологическую теорию, где понятие «связей» является одним из работающих.

Конечно, можно определить узнавание и таким образом. Но попробуем провести мысленный эксперимент. Представьте себе, что прямо сейчас раздается звонок, вы открываете дверь и видите перед собой человека, которого медленно, не сразу начинаете узнавать. Увидьте это. Как это происходит?

Вы ощущаете, что в его образе есть что-то знакомое. Тогда вы начинаете перебирать в памяти образы людей, кем он мог бы быть, и места, где вы с ним могли встречаться. И вдруг один из найденных образов накладывается на тот, что вы восприняли с гостя и держите сейчас перед глазами. Оба образа словно вспыхивают, сливаясь, и происходит озарение, которое называется узнаванием.

Конечно, мы можем сказать, что вы проверяли все связи, которые могли привести вас к воспоминанию… Попробуйте сами выразить эту мысль так, как это предложил Лурия. Мне это кажется слишком трудным и надуманным по сравнению с тем, что я уже сделал, используя понятие «образ».

Как бы там ни было, но способ описания памяти, избранный нейрофизиологией и нейропсихологией, на мой взгляд, был слишком сложным и искусственным, что не позволяло ученым дать достаточно точное описание явления, чтобы исследовать его. Я хочу сказать, что подобные работы оставляют ощущение огромного, даже чрезмерного количества проделанной работы, не говоря уже о перегруженности всяческими схемами, графиками и расчетами, но при этом постоянно держат в состоянии некоей неудовлетворенности, потому что говорят как бы все время не о том, не о главном. По крайней мере, не об узнаваемом. Это, безусловно, происходит от неточности исходных гипотез и неспособности давать работающие определения понятиям собственной науки. Впрочем, это говорят о состоянии своей дисциплины и сами нейропсихологи.

Пример. Вызовет ли у вас хоть какое-то узнавание, ощущение соответствия действительности, в которой вы живете, если я скажу, что основной задачей нейрофизиологического исследования памяти было обнаружить материальный субстрат, хранящий энграммы?

А если это же самое я переведу с научного языка на русский словами: все последнее столетие наука искала, что же является материальным носителем, хранящим в себе воспоминания?

Вот, примерно, как развивались представления нейрофизиологии о материальном носителе памяти:

«Классическая психология трактовала запоминание либо как процесс непосредственного запечатления (“записи”) следов в нашем сознании, либо как процесс запечатления тех однозначных ассоциативных связей, в которые вступают друг с другом отдельные впечатления. Это упрощенное представление о процессе запоминания оказалось несостоятельным» (Лурия, с. 276).