Наконец,
Таким образом, преодолевая все подобного рода абстрактно-субъективистские теории фонемы, мы должны дать максимально широкое и максимально гибкое определение фонемы, не гоняясь за частностями и особенно за ее исторической ограниченностью. То, что кажется фонемой при известном синхронном срезе, на самом деле вовсе не является таковой при диахронном ее понимании. И особенно диахронные фонемы часто кажутся не одной, а совершенно разными фонемами, если ограничить себя определенным и узким историческим кругом. Такие, например, фонемы как «
Неопределяемое и недоказываемое в аксиоматике
Аксиомы, взятые сами по себе, потому и называются аксиомами, что они не подлежат доказательству и, собственно говоря, не подлежат даже и определению, а, скорее, только пояснению. Тем не менее, всякая система аксиом предполагает множество всяких суждений, понятий или образов, которые уже во всяком случае нет никакого смысла определять или доказывать, а в иных случаях такое определение или доказательство даже и невозможно. Мы укажем сейчас целый ряд разного рода образов, понятий и суждений, которые не обходимы для фонологической аксиоматики, но которые либо не стоит доказывать, либо даже и невозможно доказать. Из всей этой массы недоказанного или недоказуемого фонологические аксиомы, тоже недоказуемые, выбираются только с единственной целью установить то, что необходимо для определения фонемы. Определять же и доказывать вообще все, что только ни существует на свете, и невозможно и нецелесообразно.
Фонологические аксиомы могут быть установлены, во-первых, только при наличии уже известности всех эмпирических обстоятельств, относящихся к живой человеческой речи. Мы не будем определять ни того, что такое звук или признак звука, ни того, как звуки сливаются в общий поток живой человеческой речи, ни того, как они понимаются или не понимаются, ни того каким образом звук является носителем определенного значения для говорящего или слушающего, ни того как происходит обозначение предметов при помощи звуков и, тем самым, звук получает известное значение, ни того как люди общаются друг с другом при помощи языка, ни того, наконец, как сформированный и сознательно произносимый звук может влиять на человеческую среду и, в частности, ее переделывать. Вся эта физико-физиолого-психолого-социальная стихия человеческой речи принимается нами как нечто данное, не подлежащее определению или доказательствам, как нечто само собою разумеющееся. Ведь кто не знает, например, что такое звук, тот, конечно, не может заниматься ни фонологической аксиоматикой, ни фонологией вообще. Чтобы заниматься всем этим, уже нужно понимать каким это образом звук человеческой речи имеет то или другое значение, как на это значение может реагировать человеческое сознание, как можно выслушивать звуки и их произносить и как можно вмешиваться в жизнь при помощи человеческой речи. Все это либо не нуждается в доказательстве, либо прямо не доказуемо. Давать же здесь какие-нибудь определения тех или других обстоятельств, связанных с разными звуками и их функциями, можно только при наличии понимания того, что такое сам звук и что такое его физико-физиолого-психолого-социальные функции. Все это либо не нуждается в определении, либо вовсе не определимо. Но не всем этим должна заниматься фонология, а особенно ее аксиоматика. Фонологическая аксиоматика берет из всей этой стихии языка только самое необходимое, самое первое, без чего нельзя определить фонемы. Никаких доказательств аксиомы и вообще не требуют. А что касается их определения, то, повторяем, определения эти являются, скорее, объяснением употребляемых здесь терминов, а не определениями в специально логическом смысле слова.