Введение в общую теорию языковых моделей

Сам собой возникает вопрос, что же при таких условиях нужно называть фонемой, фонему ли отдельного, изолированно произнесенного звука, фонему ли, соответствующую одному и тому же звуку в разных позициях, фонему ли в связи с ее положением в пределах морфемы и т.д. и т.д. Вопрос этот, однако, малосущественный, т.к. дело здесь вовсе не в терминологии, которая всегда и везде условна.

Аксиома коммуникации

Всякая фонема обязательно является моментом человеческого (т.е. разумно-сознательного) общения. (IV 1).

Теоретически рассуждая, эта аксиома является вполне очевидной; и едва ли кто-нибудь станет о ней спорить. Тем не менее, коммуникация мыслится у нас обычно чересчур отвлеченно. Забывают, что она настолько пронизывает весь человеческий язык, что самый этот язык-то определяется не иначе, как в качестве орудия общения. Многие фонологи ведут себя так, что ни о каком коммуникативном функционировании фонемы совершенно не поднимают никакого разговора. Происходит это либо оттого, что коммуникативный характер языка вообще не подвергается никакому сомнению, на каких бы уровнях мы этот язык ни изучали, либо оттого, что применение категорий коммуникации к фонеме считается излишним, ненужным и для нее не характерным. Обе эти позиции заслуживают самой непримиримой критики. Как же это так? Цельные слова служат для людского общения, а составляющие их звуки не служат ни для какого общения? Уже произнося самое обыкновенное «а», мы понимаем и то, что значит это «а», и то, что мы хотим сказать этим «а», т.е. из всего бесконечного содержания этого звука мы подчеркиваем то одно, то другое, то произносим его ради вопроса, то произносим его ради восклицания, то при его помощи демонстрируем его артикуляционное происхождение, то демонстрируем на нем определенную синтаксическую функцию, и т.д. и т.д. Самое же главное, – произнося этот звук «а» с той или иной его интерпретацией, с той или иной его семантической направленностью, мы вполне рассчитываем на то, что наш собеседник поймет это наше «а» и поймет именно в том направлении, как это мы хотели. Наконец, произнося это невинное «а» с той или другой семантической направленностью, мы рассчитываем так же и на то, что наш собеседник будет тем или другим способом реагировать на этот звук, причем реакция нашего собеседника также будет рассчитана им с уверенностью, что мы тоже так или иначе ответим на эту его реакцию. Короче говоря, произнесение даже такого невинного звука, как «а», рассчитано на коммуникативное свойство этого «а». Лежащая в основе этого «а» фонема имеет коммуникативную природу. А иначе – для чего нам и знать, что существует такой звук «а», и для чего нам его произносить? Однако, коммуникативный элемент звука «а» не есть ни просто его объективация, ни просто его семантическое содержание и, уж тем более, не есть только его конструктивная сущность или только его знаковая природа. Коммуникативный акт, поэтому, не сводим ни на какие другие акты, которые заключены в фонеме. Это совершенно оригинальный, совершенно специфический акт. Забывать о нем, значит забывать, что фонология относится к языкознанию и что язык с начала до конца есть орудие человеческого общения. Можно ли после этого не формулировать для целей фонологической аксиоматики эту аксиому коммуникации?

Аксиома конструктивно-технического акта

Всякая фонема обязательно является орудием переделывания действительности (IV 2).

Эта аксиома является только углублением предыдущей аксиомы. О ней забывают только потому, что и самый язык часто понимают чересчур отвлеченно, как и человеческое общение тоже часто понимают чересчур малоподвижно, чересчур далеко от реального строительства жизни. Но ведь даже когда мы делаем нашему собеседнику то или иное малозначащее для него сообщение, даже и в этом случае мы имеем намерение так или иначе на него повлиять. Самое наше стремление что-нибудь сообщить уже рассчитано на то, чтобы пробудить у нашего собеседника пусть самую малую и незначительную, пусть самую неинтересную реакцию. Уже это возбуждение реакции в чужом сознании основано на нашей уверенности в том, что своим сообщением мы можем создать в этом чужом сознании нечто новое, пусть хотя бы и незначительное, и заставить это сознание, пусть незначительно, но все же так или иначе действовать.