Введение в общую теорию языковых моделей

В традиционной исторической фонетике мы обычно ограничиваемся тем, что такой-то звук «переходит» в определенный другой звук, а, если не «переходит», то мы обычно говорим, что здесь подействовала аналогия с какими-нибудь другими фонетическими структурами. Такая методика, часто, впрочем, весьма точная, все же отличается слепым эмпиризмом и слишком усердным фактопоклонничеством, напоминающим по своему фанатизму разве только каких-нибудь первобытных огнепоклонников. Никакого слепого эмпиризма современная наука допустить не может. Слепо полученные и случайно наблюденные факты могут иметь значение для науки только как проявление определенных закономерностей и систем, как представители тех или других исторических структур. В этом смысле традиционная историческая фонетика, повторяем, предоставляет в наше распоряжение неисчислимое количество весьма доброкачественных материалов. Но их нужно уметь излагать так, чтобы становилось вполне очевидным и ощутительным то, что именно является в истории данного звука его генератором, что является порождением этого генератора, какая связь этих порождений между собою и какой осмысленной закономерности они подчиняются. То же самое необходимо соблюдать и в синхронном изображении языка. Звуки, одновременно наличные на данной ступени языкового развития, тоже не находятся в каких-то бессвязных сочетаниях и тоже требуют генеративной обработки. К сожалению, эта последняя очень трудна и не всегда возможна при данном состоянии фонологической теории. Но ясно, что к ней нужно всеми силами стремиться.

Аксиома фонематической градации

Теперь, когда мы вновь подошли к реальному звучанию, и рассматриваем уже не сущность этого звучания и не тот объективирующий акт сознания, в результате которого оно появляется, а рассматриваем само это звучание, мы сразу же замечаем бесконечное разнообразие этого звучания, но не в его смутной и непосредственной данности, а в его смысловых различиях. Здесь перед нами возникает бесконечно разнообразная степень интенсивности фонемы, и ее бесконечно разнообразная градация.

Одно дело, когда мы произносим отдельный звук, вне всякого звукового контекста. Фонему такого звука можно назвать элементарной, или примитивной. Другое дело, когда мы берем звук в его звуковом же окружении. В этом случае почти всегда наверняка можно сказать, что этот же самый звук изолированно произнесенный нами вне контекста, обязательно будет нести на себе следы своего окружения. Так, например, фонема резко меняется в зависимости от ее положения в том или ином фонемном контексте в связи с ударением этого контекста. Очевидно, в наиболее чистом и определенном виде фонема появляется тогда, когда соответствующий ей звук стоит под ударением и, тем самым, в значительной мере становится самостоятельным и в значительной мере изолируется от других звуков.

Совсем другую характеристику получает этот же самый звук в своем послеударном или предударном состоянии. Здесь всегда возможна та или иная редукция звука, доводящая этот звук иной раз почти до нуля. Звуки перед мягкими звуками всегда смягчаются, перед твердыми звуками – отвердевают, перед звонкими – озвончаются, перед глухими – оглушаются; согласные в конце слова всегда оглушаются, хотя, попадая перед звонкими согласными и гласными, опять озвончаются; и т.д. и т.д. Можно выставить общее правило: оттенков данного звука столько же, сколько и тех звуковых контекстов, в которые он попадает. Может возникнуть вопрос, считать ли эти измененные благодаря контексту звуки фонемами или считать фонемами основные и полноценные звуки, т.е. изолированно произнесенные, а контекстные их оттенки – только их вариантами или фонемоидами.

Еще новое положение дела возникает в связи с морфемным значением звука, когда он, не теряя своей основной значимости, получает разное звучание в связи со своим положением в парадигме склонения или спряжения. Еще более сложное значение получает фонема, когда она лежит в основе разных звуков, возникших в связи с историей языка. А если взять сравнительную фонетику многих языков, то морфемное единство фонемы усложнится еще больше, поскольку такую фонему иной раз невозможно даже и произнести, хотя она, несомненно, лежит в основе соответствующих разных звуков разных языков.

Мы не ошибемся, если скажем, что интенсивность значимости фонемы совершенно ничем не ограничена так же, как не ограничены и те звуковые области, которые являются контекстами для тех или других звуков, которые в разной степени обобщают фонему и которые создают, вообще говоря, ничем не ограниченную градацию понимания фонемы. Отсюда, раз уж мы вернулись на почву живого потока человеческой речи и покинули область сущностных или смысловых характеристик фонемы, по необходимости возникает аксиома фонематической градации.

Всякая фонема обладает бесконечно разнообразной степенью своей интенсивности в зависимости от бесконечной градации ее звуковых вариантов, которые она обобщает (III 3).