Введение в прикладную культурно-историческую психологию

Этот поиск и это усилие – главное в жизни любого человека, который придет к прикладному психологу за помощью. Собственно говоря, именно видение этой битвы за идеал и лежит в основе искусства понимания другого. Об этом и говорит Кавелин:

«Но было бы ошибочно видеть в идеале только одну эту сторону, именно общую мысль, продукт мышления. Как предмет созерцания, возбуждающий в нас известные ощущения или чувства, мысль, представление еще не есть идеал; идеалом они становятся, когда вызывают деятельность, дают мотивам известный общий строй и руководят ими, направляя их так или иначе в виду известной цели» (Там же).

Этим наблюдением Кавелин подошел к понятию целеполагания, а я бы сказал, и целеустроения. Мы – чрезвычайно целеположные существа. Слово «цель» не русское, оно привилось у нас лишь в первой трети восемнадцатого века. Но сейчас оно очень хорошо передает состояние нацеленности человека на нечто, что его ведет. На идеал. Хотя раньше сказали бы: на достижение Мечты. О целеустроении надо говорить особо и много, поэтому я пока ограничусь лишь замечанием: Кавелин заметил важнейшее орудие прикладной психологической работы. Без владения понятиями цели, целеполагания и целеустроения понять человека и помочь ему невозможно.

«В этом смысле идеал и цель – синонимы; только словом цель – означается ближайший, непосредственный, практический идеал, а слово идеал – более отделенная и обширная цель, с ударением на общую мысль, которая всегда лежит в основании сознательной, осмысленной деятельности, но стушевывается в ближайших, практических поступках, и все ярче выступает вперед, чем цель отдаленнее, общее и обширнее» (Там же).

Если бы выразить эту мысль по-русски, а не на том языке, на котором Кавелин вынужден был говорить с современниками, то прозвучала бы она так: словом цель обозначается ближайшее желание, а словом идеал – отдаленная мечта. И чем больше мечта, тем она кажется менее достижимой…

Но Кавелин говорит, как говорит. Он решает задачу этики, а это значит, он занят прикладной задачей воздействия на нравы своей эпохи. Я не вправе от него требовать простого психологического языка. Мне приходится его понимать, потому что я принимаю ту задачу, которую он решал. Поэтому буду переводить для себя используемые им выражения, к тому же это позволит лучше понимать эпоху и культуру, в которой он творит.

Что же касается психологии, скрытой в его этике, то следующим шагом он переходит к деятельности:

«По различению предметов, на которые направлена сознательная деятельность, идеалы бывают субъективные и объективные. Это различие весьма существенно, но на него почти не обращают внимания, что не мало способствует путанице понятий, заслоняющей смысл этических учений.

Всякая сознательная деятельность может быть направлена или на условия и обстановку человеческого существования, или прямо и непосредственно на сознательные мотивы деятельности. В первом случае, цель ее – такая переделка условий и обстановки, чтоб они отвечали желаниям человека, благоприятствовали, или хотя бы не мешали, или менее мешали его интересам, выгодам и пользам, как он их понимает; во втором, задача – прямо, непосредственно действовать на самые мотивы, ослабить одни, усилить другие, соответственно цели или идеалу.

Конечный результат и объективной и субъективной деятельности один и тот же – произвести нужное, полезное или желательное человеку действие» (Там же, с.955).

Итак, с чем бы ни пришел к психологу человек, он сражался за какую-то мечту, которая, если мы приглядимся, была душевной потребностью, и где-то на этом пути либо попал в ловушку, либо совершил ошибку. И в итоге не смог совершить действия так, чтобы получить желаемое…

Всё, других задач в психологии не бывает. Либо ошибка, либо ловушка. Ошибка – это слабость разума, который не смог решить задачу, выстроенную жизнью. Ловушка – это плохое знание мира, то есть слабо выстроенный образ мира, в котором и строятся условия для решения задач.

Разум, бьющийся за воплощение идеалов, то есть душевных потребностей, либо не владеет теми орудиями, с помощью которых мог бы решить эти задачи, либо не имеет всего необходимого для их решения, поскольку не познал мир и общество.

Чаще всего, именно общество, поскольку оно сложней.

Все задачи, связанные с обществом, как миром, в котором живут наши души, – нравственные задачи.

Чтобы решать задачи мира, нужны знания, чтобы решать задачи общества – владение нравственностью, как прикладной наукой выживания в обществе.

«Нравственность и знание ведут человека, разными путями, к одной и той же главной, последней цели – возможному его удовлетворению и благополучию. Оба, в отдельности взятые, недостаточны и бессильны для достижения этой цели; только идя рука об руку они вместе представляют действительную, непобедимую силу» (Там же, с.957).