Введите обвиняемых

– Боже, я всю ночь не сомкнул глаз. Это Марк кричал?

Кристоф хохочет:

– Мы заперли его в чулане, я сам придумал. Помните, когда я впервые увидел звезду, то спросил, что за штука, хозяин, вся в остриях. Решил, что пыточное устройство. Темно там, в чулане. Вот Марк и налетел на звезду, а потом павлинье перышко проехалось по щеке. Бедняга решил, что его заперли в темноте с привидением.

– Ни на минуту вас не оставишь, – ворчит он.

– А вы, часом, не заболели, хозяин? Не приведи господь.

– Нет, но чувствую себя разбитым после бессонной ночи.

– Натяните одеяло на голову и лежите, как убитый, – советует Кристоф. – А я вернусь через час с хлебом и элем.

Марк вываливается из чулана с посеревшим лицом, весь в перьях, но не павлиньих – на нем легкий пушок с ангельских крыл и золотая краска, которой красят мантии волхвов. Имена вылетают изо рта так стремительно, что едва ли Марк осознает, кого назвал. У юноши подгибаются колени, и Ричард вынужден его поддерживать.

Никогда прежде он не допускал такой оплошности – напугать кого-нибудь чересчур сильно.

Имя «Норрис» угадывается в жалком лепете юноши, затем «Уэстон», чем дальше, тем больше. Имена придворных сменяют друг друга, сливаются в одно, он слышит имя «Брертон» и готов поклясться, что Марк называет и Кэрью, и Фицуильяма, и королевского елемозинария, и архиепископа Кентерберийского. Разумеется, юноша не забывает упомянуть его самого и договаривается до того, что обвиняет Анну в адюльтере с собственным мужем.

– Томас Уайетт! – восклицает Марк.

– Нет, только не Уайетт.

Кристоф наклоняется и костяшками пальцев щелкает Марка по виску. Марк замолкает, в поисках источника боли удивленно обводит комнату глазами. Затем снова затягивает свою бесконечную песню, упомянув всех, от джентльменов до пажей, пока не добирается до никому не известных имен, каких-то поварят, которых знал в прошлой, низкой жизни, до того как судьба забросила его на порог королевской опочивальни.

– Отведите его обратно к привидению, – велит он.

Марк вскрикивает и умолкает.

– Сколько раз вы были с королевой?

– Тысячу, – отвечает Марк без запинки.

Кристоф легонько шлепает юношу по щеке.

– Три или четыре раза, – поправляется тот.

– Благодарю вас.

– Что со мной будет? – спрашивает Марк.

– Это решит суд.

– А с королевой?

– Это решит король.

– Ничего хорошего, – улыбается Ризли.

Он оборачивается к Зовите-меня:

– А вы ранняя пташка, Ризли.

– Мне не спалось. Можно вас на два слова, сэр?

Теперь уже Ризли вызывает его для конфиденциального разговора.

– Напрасно вы решили выгораживать Уайетта, сэр, – хмуро изрекает Зовите-меня. – Вы слишком близко к сердцу принимаете роль названого отца. Все равно его не спасти. При дворе уже много лет болтают о его связи с Анной. Уайетт – первый среди подозреваемых.

Он кивает. Не так-то просто объяснить юнцу вроде Ризли, за что он ценит Уайетта. Ему хочется сказать: хоть вы с Ричардом Ричем и славные молодые люди, куда вам обоим до него. Уайетт не произносит речей из удовольствия послушать свой голос, не вступает в спор из желания доказать свое превосходство. Не сочиняет любовных стихов сразу шести дамам, как Джордж Болейн, надеясь заманить в темный угол хотя бы одну и воткнуть в нее свое жало. Уайетт пишет, когда хочет предостеречь или осудить. Не признаться в своих чувствах, но скрыть их. Ему ведома честь, но неведомо бахвальство. Уайетт – вышколенный придворный, однако прекрасно знает этому цену. Изучает мир без презрения, принимает без отрицания. Он утратил иллюзии, однако не расстался с надеждами. Его глаза открыты, а уши слышат то, что ускользает от слуха остальных.

Однако подобное объяснение – не для Ризли.

– Не Уайетт, – говорит он, наскоро состряпав объяснение, которое Ризли способен понять, – стоял между мной и королем. Не Уайетт выставлял меня из королевских покоев, когда мне требовалась подпись короля. Не он порочил меня, вливая свой яд Генриху в уши.

Мастер Ризли внимает с неподдельным любопытством:

– Я понял. Не важно, кто виновен, важно, чья виновность выгодна вам. – Зовите-меня улыбается. – Я восхищаюсь вами, сэр. Ваша ловкость не знает границ, и вам неведомы пустые угрызения совести.

Он не уверен, что ему приятно восхищение Ризли, по крайней мере в этом вопросе.

– Возможно, некоторые джентльмены, – говорит он, – смогут оправдаться. Или паче чаяния убедить короля в своей верности. Мы не священники, нам не нужны исповеди. Мы – судейские, правда для нас имеет ценность лишь в той части, которая нам выгодна.

Ризли кивает:

– И все же прислушайтесь к моему совету насчет Томаса Уайетта. Если не вы, то ваши новые сторонники прикажут взять его под стражу. Простите мою назойливость, сэр, но, если Болейны падут, а к этому идет, друзья принцессы Марии вернут былое влияние. Думаете, они оценят ваши былые заслуги? Сейчас они мягко стелют, но, стоит им войти в силу, припомнят вам и Фишера, и Мора. Они добьются вашего отстранения, а затем уничтожат вас. Кэрью, семейка Куртенэ, скоро они будут править страной.

– Править страной будет король.