Введите обвиняемых

Норфолк машет пергаментом. Когда они входят в покои, слуги раскатывают громадную скатерть, королева сидит под пологом. На ней платье багрового бархата, Анна – костлявая уродина – обращает к ним белое, безупречно правильное лицо. Едва ли она что-нибудь ела, в воздухе разлито напряжение. Им, королевским советникам, приходится ждать, пока расправят складки, прежде чем склониться перед королевой в предписанном этикетом поклоне.

– А вот и вы, дядя, – тихо говорит Анна. Одного за другим она приветствует вошедших. – Лорд-канцлер. Господин казначей. – (Остальные советники протискиваются из-за спин Одли и Фицуильяма. Многие мечтали об этой минуте, мечтали увидеть Анну на коленях.) – Милорд Оксфорд. Уильям Сэндис. Как поживаете, сэр Уильям? – Кажется, будто перечисление имен ее успокаивает. – И вы, Кремюэль. – Она наклоняется к нему. – Не забывайте, я создала вас.

– А он создал вас, мадам! – рявкает Норфолк. – И уж будьте покойны, теперь он раскаивается!

– Я раскаялась раньше, – усмехается Анна. – И сильнее.

– Готовы? – спрашивает Норфолк.

– Я не знаю, как готовиться, – роняет она.

– Просто ступайте с нами, – произносит он, Кромвель, и протягивает руку.

– Я предпочла бы Тауэру Уайтхолл. – Тот же тихий, вежливый, лишенный красок голос. – Нельзя ли отвести меня к королю?

Ему известен ответ. Генрих никогда не говорит «прощай». Однажды жарким летним днем король ускакал из Виндзора и больше никогда не видел Екатерину.

– Господа, вы же не заберете меня отсюда прямо сейчас? Мне нужна смена одежды, и мне нужны мои дамы.

– Одежду вам привезут. И женщин, которые вам будут прислуживать, – говорит он.

– Я хотела бы взять с собой моих фрейлин.

Советники переглядываются. Королеве как будто невдомек, что фрейлины против нее свидетельствовали, что ходят за господином секретарем по пятам, готовы говорить ему все, что он хочет услышать, лишь бы себя спасти.

– Что ж, если мне не оставили выбора… пусть это будут мои служанки. Я все еще королева и должна выглядеть подобающе.

Фиц прочищает горло:

– Мадам, ваш двор распущен.

Анна вздрагивает.

– Ничего, Кремюэль подыщет им места, – бросает она. – Он не оставит моих бедных слуг.

Норфолк пихает в бок лорд-канцлера:

– Еще бы, он среди слуг вырос!

Одли отворачивается, сохраняя верность Кромвелю.

– Я не намерена идти с вами, – говорит Анна, – я пойду только с Уильямом Полетом, если тот не откажется меня сопроводить. Сегодня утром на совете, когда все вокруг меня оскорбляли, один Уильям вел себя благородно.

– Бога ради! – фыркает Норфолк. – Пойду не пойду! Сейчас схвачу вас под мышку и сам потащу в лодку кверху задницей. Вы этого добиваетесь?

Не сговариваясь, советники разворачиваются к герцогу и одаривают его яростными взглядами.

– Мадам, – произносит Одли, – не сомневайтесь, вас сопроводят с почестями, подобающими вашему положению.

Анна встает. Подбирает багряный бархат юбки, словно брезгует касаться подолом земли.

– Где милорд брат?

Последний раз его видели в Уайтхолле, отвечают ей, не кривя душой. Сейчас, вероятно, стражники уже пришли за Джорджем.

– А мой отец монсеньор? Не понимаю. Почему монсеньор не заседает с вами, джентльмены?

– Не сомневайтесь, все разрешится ко всеобщему удовольствию, – вкрадчиво мурлычет лорд-канцлер. – В Тауэре вам предоставят все необходимое.

– Но сколько это продлится?

Никто ей не отвечает. Снаружи ждет Уильям Кингстон, комендант Тауэра. Мощным сложением Кингстон напоминает короля, держится с достоинством, но одно его появление способно вогнать в дрожь любого смельчака. Он вспоминает, как Кингстон приехал за Вулси: у кардинала подогнулись колени, и тому пришлось сесть на сундук. Следовало оставить Кингстона в Тауэре, шепчет он лорд-канцлеру, сами бы справились.

– Мы бы справились, – также шепотом отвечает Одли, – но вы не думаете, господин секретарь, что вы и сами по себе кого угодно можете напугать?

Он идет к королевской пристани, дивясь про себя беспечному тону лорд-канцлера. Головы каменных чудищ плещутся в реке, как и отражения людей: силуэты джентльменов подернуты рябью, перевернутая фигура королевы мерцает, словно пламя в бокале; вокруг них танцует мягкий послеполуденный свет, птицы заливаются трелями. Он помогает Анне забраться на барку: Одли явно боится к ней прикоснуться, от Норфолка она отстраняется сама. Словно прочтя его мысли, Анна шепчет:

– Кремюэль, а ведь вы так и не простили мне Вулси.

Фицуильям ловит его взгляд, что-то бормочет, не разберешь что. Когда-то Фиц был кардинальским любимцем, – вероятно, они думают об одном: теперь Анна Болейн знает, каково это, когда тебя выводят из дома и везут в лодке по реке, и с каждым взмахом весла отмеренная тебе жизнь убывает.

В барке Норфолк садится напротив племянницы, раздраженно ерзает и бурчит:

– Теперь вы видите, мадам, видите? Вот что бывает, когда отвергаешь собственных родственников!

– Почему же отвергает? – замечает Одли. – Вовсе нет.