Вверяю сердце бурям

Баба-Калан не рассказал, как он умудрился за удивительно короткий срок не только проникнуть сквозь высокие стены загородного дворца, но завязать знакомства с узницами эмирского гарема и снискать благосклонность служанки Савринисо, находящейся при любимой молодой жене Сеида Алимхана. Попытки Мергена выяснить обстоятельства и подробности этой поистине во вкусе «Тысяча и одной ночи» истории вгоняли великана в смущение и краску. Он конфузился и краснел... Из него нельзя было и слова вытянуть, кроме одной повторяемой в разных вариантах фразы:

«Э, надо было пролезть во дворец, мы и пролезли. Надо было, чтобы мы с эмира глаз не спускали, мы и не спускаем».

Порхала жирная перепелочка,

а филин щелкал и щелкал клювом.

Бегал зайчик по тугаю,

А лис под кустиком облизывался.

Никто не решился бы упрекнуть Баба-Калана в легкомыслии или каких-либо грязных побуждениях.

Светильник вспыхнул ярко,

Сердце сгорело в шашлык —

На землю просыпался пепел.

Он, действительно, полюбил длиннокосую, яснопазую Савринисо с милыми ямочками на щеках. Она не раз виделась с Наргис, сказала ей о брате Баба-Калане.

Кроме того, задание свое Баба-Калан выполнял с большой ловкостью и умением, подвергался постоянной смертельной опасности.

— Отец, я здесь, чтобы эмир не ушел лисой, не увильнул в какую-нибудь нору шакалом... Его нельзя упустить. Если эмир побежит, я в него выстрелю.

— Стрелять? Ну нет, зверя надо брать живым. Натягивай лук на полет стрелы.

— Таков приказ! Кызыл аскер должен выполнить приказ точно. Я — кызыл аскер.

— Ты выстрелишь в него... но после васики. Когда я получу васику.

— Отец, какая васика?

Мерген объяснил в двух словах:

— Васика о браке твоей сестры с эмиром. О законном браке по нормам шариата. Васика — честь твоей сестры.

— Какая-то бумажка.

— Не говори так. Васика—по шариату. И эмир напишет васику.

— Слово отца — закон для сына. Но вот эти мои руки еще будут держать горло эмира. Вот так, чтобы и пикнуть не смог... Еще смеет обижать сестренку.

И он вытянул перед собой свои огромные ручищи, пошевелил пальцами и сжал их в кулак.

VI

Без мук любви душа

сухой травы мертвей,

Не знавшей ласк росы

и сладости дождей.

                       Баба Тахир

Первоначально молодая эмирша Суада и не задумывалась, чего хочет этот Баба-Калан, что ему надо во дворце. Увлечен ее служанкой Савринисо — и все. Или еще что-то с ним связано? Кто он такой? Может быть, догадывалась, но помалкивала.

«Держи язык на замке — не то зубы поломаешь».

Бытовала при дворце эмира тогда такая прибаутка; «Плотно заткни себе рот и помалкивай».

Дарвазабон знал эту поговорку. С горечью он прознал, что она имеет касательство к нему. Но ничего не оставалось ему, как последовать старинному правилу: поставь гостю угощение, а сам руки убери.

С «разоблачением» заговорщика ничего не вышло.

Эмиру кто-то все же успел сказать о шашнях Баба-Калана и молодой служанки. Но Сеиду Алимхану было не до гаремных дрязг, тем более, что речь шла всего-навсего о служанке.

В эидаруне Суада держалась ханшей, все перед ней трепетали. И уж служанку свою она, конечно, могла защитить.

Все знали: страшен гнев молодой эмирши Суады-ханум.

Новеньких гарема — новенькими «нау» в эндаруне называла девушек и девочек, привезенных из кишлаков или далеких бекств на смотрины эмиру, — она держала в черном теле. Гоняла их па служебный двор — проверяла их умение печь хлеб, таскать колючку для топлива, резать и чистить овощи. Она забавлялась тем, как эти новенькие, воображавшие, что им в гареме предстоит сладкая жизнь, разжигают очаг, жарятся у огнедышащего тандыра так, что сушится и трескается кожа на нежном лице и на груди.

Суада пыталась заставить работать и Наргис, едва та появилась в гареме. С тоской в сердце молодая эмир-ша Суада почувствовала, что привезенная в гарем горянка — опасная соперница, что Наргис может занять место молодой эмирши в гаремной иерархии.

Этого Суада не могла допустить. Она попыталась подчинить себе Наргис, бросилась на нее с кулаками, но встретила отпор. Дело дошло чуть ли не до потасовки. И Баба-Калану пришлось успокаивать молодых особ.

Оказывается, эмирша Суада все-таки возревновала. Она так кичилась своим положением любимой жены и испугалась, увидев Наргис в расцвете юной красоты и ощутив ее нравственную силу. Узнав, что Баба-Калан брат Наргис и что ее соперница не претендует ни на какое место в гареме эмира, а мечтает сбежать, Суада сменила гнев на милость и постаралась подружиться с Наргис, особенно когда узнала о ее любви к юноше Шамси, трагически погибшему от руки палача. Дружба двух красавиц оказалась очень полезной и своевременной. И дальнейшее развертывание событий во многом определилось этой дружбой.

VII

Когда даруешь милость,

к тебе приходит слава.

Когда мстишь —