Вверяю сердце бурям

Вот они скачут уже в ее сторону. Вот плоды самонадеянности!

Повернуть коня, пока не поздно. За ее конем никто не угонится. У нее конь из эмирской конюшни, вороной, резвый.

Нет. Нельзя. И самолюбие задето. Неужто она не-уговорит этого людоеда Абдукагара сложить оружие?

И Наргис, отвечая на свои мысли, встряхивает головой так, что буденовка сползает ей на самые глаза. Пока она борется со шлемом и, наконец, сдвигает его на прическу из накрученных кос, в степи происходят перемены. В облаках пыли навстречу Наргис- скачут четыре всадника. Хотя они и на большом расстоянии, но видно, что намерения у них не слишком воинственные. Никто из них не снял с плеча винтовку.

А все-таки это вооруженные йигиты. Значит, басмачи.

Да, с ее стороны отчаянный поступок — попытка уговорить Абдукагара, заявить ему в лицо, что положение его «чатак», что с падением эмирата он загнанный в нору шакал...

С тем же успехом, пожалуй, можно уговаривать Большой минарет — Манора-и-Калян в Бухаре. Об Абдукагаре даже свои говорят: лютый хищный волк.

Но он воюет против Советов не для того, чтобы, помочь Сеиду Алимхану вернуть престол, а сам промышляет о троне в Бухарском Арке. Малограмотный мужлан!

Да, смела, слишком смела Наргис. Но решение, принято. Да и не посмеет Абдукагар причинить ей зло,, ей — жене халифа.

Теперь, когда скачущие всадники уже не более чем в сорока шагах, Наргис узнает по описаниям в одном из них самого Абдукагара.

Риск, опасность огромны. Хоть авторитет павшего эмира еще велик, но ведь в степи говорят и другое.

«Узун-кулак» разнес на всю степь, что Абдукагар, бывший волостной правитель и эмирский курбаши, прослышав о воине-девушке, объявил:

«Вот такая мне по душе. Девушка-батыр! Такая подходит в жены Абдукагару-батыру».

И будто бы он справлялся:

«Куда нужно засылать сватов?»

Это такое осложнение, которое она совсем из виду-выпустила. Но главное — Наргис ломает все коранические и шариатские законы. Она мусульманка, сбе-. жавшая от мужа — священного халифа. Она, сбросив сетку из колючего конского волоса, щеголяет в красноармейской форме среди мужчин. Она, Наргис, дурной пример для женщин Востока.

Всадники совсем близко. По лицу Абдукагара видно, что он поражен красотой всадницы. Он закидывает карабин, который держал до сих пор в руке, на плечо. Да и кто будет стрелять в такую красавицу!

Наргис гордо вскидывает голову и тоже забрасывает карабин за спину. Мирный жест...

Самоуверенности в девушке не убавляется. Опасность растет, но Наргис не покидает уверенность в своей неуязвимости. «Ну раз сам Абдукагар выехал навстречу, раз он здесь...»

IX

Мышь на тигра рассердилась, а тигр зевнул.

                       Алаярбек Даниарбек

Легкомысленный быстро хватается за меч —

Потом кусает локоть раскаяния.

                        Захириддин Бабур

Опасность отодвигалась. Потом говорили, что Абдукагар сказал своим бандитам:

«Берегитесь! Ее не трогать! Она пери, сошедшая по золотым ступенькам с радуги. Она заставит любого человека делать то, чего он совсем не хочет...»

Самоуверенность Наргис возникла из сознания своей красоты и неуязвимости.

«Неотесанное бревно Абдукагар, иначе Кагарбек, как его звали в Тилляу, не посмеет и пальцем меня тронуть, меня, супругу эмира! Эмиршу!»

При встрече с басмачами Наргис проявила полное самообладание.

Она отлично знала, что он из себя представляет, этот пресловутый командующий силами исламской армии.

«У него знамя на пороге, а на почетном месте плов!»

Абдукагар в ярости не отличал красного от белого. Идеи, идеалы, высокие цели джахида?.. Ему было не до них. Его Привлекала покрытая белым соблазнительным жирком, только что освежеванная тушка барана, соблазнительно желтое сияние николаевских червончиков, атласная кожа черноглазых красавиц.

Чувственные восприятия были ему вполне доступны. Отвлеченные же рассуждения, высокие материи — будь то слова пророка Мухаммеда или лозунги каких-то там панисламистов и пантюркистов — не были доступны ему.

Для лозунгов и мыслительной деятельности при Абдукагаре состоял особый человек, джинн из мрачной бездны...

И вот тут-то самоуверенность подвела Наргис.

Она думала, что все знает об Абдукагаре и его банде... Оказывается, нет. Советник Абдукагара умело держался в тени. Его из желто-бледное лицо оставалось неподвижным. Глаза тоже ничего не говорили. В поджатых губах в ниточку выражалось презрение. К кому? К Наргис? К Абдукагару?

Вернее всего, советник Мирза презирал весь мир. Он не сказал ни слова. Он слушал и наблюдал.

Встреча с Мирзой, только два дня назад отпущенным под честное слово, озадачила Наргис. Хоть слух прошел, что он у Абдукагара. На ее лбу от стыда и ярости выступила испарина. Нужно же случиться такому! Отчаяние безнадежности пронизало ее. Но она не сдавалась. Наргис сразу же заговорила, обожгла словами.

Она взывала к басмачам, коснувшись самых сокровенных их чувств, чаяний.