Вверх по течению (СИ)

– Неужели у вас ничего не слышали про «Кровавого Кобчика» и его тризну по молодому графу на восточном фронте? – спросил я напоследок. – Об этом все газеты писали.

– Мы не выписываем газет, ваша милость, – мягко ответила женщина. – Да и живем в глуши. Приезжал фельдъегерь от Ремидия. Привез печальное известие о гибели нашего господина. Сообщил, что имение отошло в домен маркграфа и все. А дальше у нас страда… не зерно так горох, не фундук так кизил, не виноград так орех. И постоянный сенокос. У нас в горах говорят «помирать собрался, а овес сей». Коровы еще болели на новом пастбище…

* * *

Одноэтажный каменный дом под соломенной крышей со старым тележным колесом для гнезда аистов над ней, как и подворье при нем не впечатлял достатком. Нам его показали сразу при въезде в деревню. Шестой дом по левой стороне.

Встретила нас у калитки сухонькая женщина, рано состарившаяся от тяжелой крестьянской работы.

– Что нужно важным господам на моем подворье? – спросила гордо, вытирая руки передником, когда мы сошли с коляски.

Оставила между нами и собой закрытую калитку из редких жердей.

– Тут живут Йёссены? – спросил я.

– Здесь… – замялась женщина, не зная как ко мне обратиться.

– Ваша милость, – подсказал ей Тавор.

– Здесь, ваша милость.

– А где твой муж, хозяйка?

– Я вдова, ваша милость. Но если мой старый обормот перед смертью кому задолжал, то только через суд. От меня вы и медяка не получите.

– Нет, мать. Не знаем мы ничего про долги твоего мужа. Сколько у тебя детей?

– Старший сын погиб на войне, далеко где-то на востоке. Второй еще со мной пока. Еще три дочери есть, но они сейчас орех трясут. Дома их нет.

– Зятья есть?

– Нет пока. Кто возьмет почти бесприданниц да безотцовщину? Разве что вдовцы. А с началом этой войны у нас только вдовы множатся.

Я взял с сидения коляски шаль и протянул ей с поклоном.

– Извини нас, мать, но так вышло, что не уберегли мы твоего сына. Он выполнил свой долг до конца, защищая своего вождя. Что я могу сделать для тебя, как облегчить твое горе, чтобы оно не омрачало твою гордость за сына – героя.

– Ты что ли этот вождь? – спросила она с недоверием. – Больно молод…

Но платок взяла, развернула, поцокала языком от восхищения и накинула его себе на плечи.

– Я этот вождь.

– Тогда погоди здесь.

Она ушла в дом и скоро вернулась с ковшиком воды. Открыла калитку и, отступив на шаг, протянула мне корец. Подождала, пока я ее выпил и сказал положенные слова под падающие в пыль последние капли, уголками губ усмехнувшись на «плодоносящее чрево».

– Я не просила. Ты сам это сказал, вождь. Пристрой к хорошему делу моего младшенького, – предложила она, отбирая у меня ковш. – Так устрой, чтобы он не нуждался по жизни. Нет у него ни тяги к земле, ни любви к овцам. Даже к выделке вина нет у него стремления. В армию и в ту не годен по сухорукости. Все книжки читает как порченый. Глаза ломает и керосин напрасно жжет.

– Хорошо, мать. Все сделаю, как ты велишь – поклонился я ей. – Спасибо тебе за старшего сына. Спасибо за то, что воспитала настоящего горца.

– Где могила моего старшего? – спросила у меня женщина строго.

– В городе Будвиц. На центральном кладбище, в хорошем месте, – постарался я ответить подробно. – Это далеко отсюда – в Ольмюцком королевстве. За могилой ухаживают, не беспокойся. Весной, как земля просядет, на нее камень положат.

– Дашь мне денег, вождь, съездить к сыну, оплакать его могилку? Самой мне не потянуть.

– Непременно. И на дорогу дам, и на прожилое. Там дорогой город.

– Я не спрашиваю, отомстил ли ты за мою кровиночку… Но если твоя совесть позволила придти к этому порогу, то надеюсь ты все сделал как положено, – и концом подаренной шали промокнула уголок глаза.

Тут привели парня лет семнадцати. Такого, действительно по виду немного не от мира сего, крестьянского мира. Взъерошенного сероглазого блондина среднего роста. Левую руку он держал несколько неестественно.

– Это мой младший и есть, ваша милость, Тим, – кивнула на него мать. – Тим Йёссен. Теперь его обед – ваша забота.

– Читать – писать умеешь? – спросил я парня.

– Я в этом году окончил среднюю школу, ваша милость, – твердо ответил мальчик.

Было чем гордиться, не много в Реции на селе парней со средним образованием. Восьмилетку-то не все заканчивают. Большинство останавливаются на читать – писать – считать. Это в долинах. А в горах и этого нет.

– Правда, последние два класса я экстерном прошел, заочно в городе. У нас в селе только восьмилетка есть. Могу аттестат показать, – и дернулся сорваться в дом, да мать остановила.

– Это хорошо, что есть аттестат, – констатировал я этот отрадный для меня факт. – Я вот свой только в армии получил.

Вот и первый бадонский стипендиат образовался. Неказист, но глаза живые. Если он еще на учебу злой, так то что требуется.

– На будущий год поедешь в Будвиц, – пообещал я ему, – в Политехнический институт учиться на геолога. Учиться читать камни как книгу. Заодно мать свозишь на могилу брата. А этой зимой я тебе посильную работу во Втуце найду. С заработком.