Вверх тормашками в наоборот (СИ)

— Ты будешь учить меня правильно смотреть в глаза?

Он отвёл взгляд.

— Попрошу Милу или Иранну. Они лучше объяснят, чем я.

— Мне показалось или ты струсил?

— Тебе показалось.

С этими словами он вышел из комнаты, а я пулей вылетела вслед: мне совершенно не улыбалось оставаться в этом разгромном бардаке одной.

— Если я попрошу другую комнату — это слишком большая наглость с моей стороны?

— Не слишком.

Он улыбался, я видела! А затем спрятал улыбку, повернулся ко мне и спросил:

— Как думаешь, пообедать нам удастся спокойно?

Он стоял ко мне изуродованной стороной. Черт, я опять испугалась, отвела взгляд и лишь неопределенно пожала плечами:

— Не уверена, но есть хочется зверски, поэтому попытаться стоит.

Глава 15 За обедом тоже не соскучишься. Геллан

После случая в конюшне — он знал — станет немного по-другому. После таких накатов обострённых чувств он начинал чувствовать людей глубже, на расстоянии. Не сразу, постепенно, но по нарастающей. Так тихий звук превращается в громкие аккорды. Вначале разрозненные, резкие, терзающие слух. А затем, потолкавшись друг об друга, ноты находили нужные места, соединялись и превращались в мелодию, красивую музыку.

Он не был уверен, что хочет этого, но уже ничего не мог изменить. Она была забавная, живая, настоящая — девочка, упавшая с неба. По-детски непосредственная, но уже умеющая думать своей головой. Она выплескивалась в словах и чувствах. Говорила, что думала, поступала так, как считала нужным. Не пряталась в скорлупе. Спрашивать, восторгаться, огорчаться для неё было как дышать.

Она страшилась его уродства, отводила глаза, но в то же время не отскакивала брезгливо, не презирала и не избегала. Её не пугали мохнатки, и она не жаждала крови виновного.

Она тормошила его, заставляя открываться. В бою, будь она коварнее и злее, жестче и хладнокровнее, заставляла бы противника ошибаться — и разила бы точно в цель. Но она не воин, слава диким богам. Точнее, не воин с оружием в руках. В ней — другое начало.

Когда она влетела в комнату, он увидел её другой. Совсем другой и… по-иному. Лишившись мальчишечьих одежд и девчоночьей косы, словно перешагнула грань: вышла из одного мира и появилась в другом.

Мягкие волосы падают вниз, как горный ветер. Пахнут душисто, едва прикрывают ещё по-детски пухлые щёки, делая лицо старше, четче, скульптурнее. Глаза кажутся больше, ресницы — пушистее. Мягкое платье чертит линии фигуры. Шея, тонкие ключицы, маленькие холмики грудей… Ещё не девушка, но уже и не ребёнок. Ещё не цветок, но уже и не бутон с плотно сжатыми от незрелости лепестками.

Он катился куда-то вниз, понимая, что поднимается вверх. Не хотел отводить взгляд. Не хотел уходить из замершего звука, от которого странно сжималось сердце… Никогда. Никогда он не чувствовал себя так. По-настоящему. Брёл по пустыне среди песка и камней и вдруг — распахнутая дверь, где буйно-красочно, радостно и светло.

Через миг всё кончилось, но он знал: дверь существует. Всё остальное уже не имело значения: дверь означала выход, какой бы тёмной ни была ночь, каким бы опасным или запутанным ни казался путь.

С ухайлой он справился быстро: она не была особо голодной или ослабленной, как раз в меру. Это черкнуло где-то по краю сознания, оставив зарубку: твари не появлялись давно, особенно здесь, в долине. Да и отражатель был слабоват для особи такого размера, но об этом можно подумать и позже.

Надо подыскать новую комнату для Дары и пообедать. И пора бы уже Миле вернуться в замок. Что-то сегодня девчонка задержалась на уроке муйбы.

Они пошли в соседний коридор.

— Выбирай. Здесь комната Милы, кстати.

— Ну, вот я рядом, можно? — живо так, без капризов. Но на пороге задержалась, глаза прикрыла.

Он улыбнулся: сейчас комната станет не такой, как в прошлый раз. Та, кремовая, парадная, как праздничный торт, совсем ей не подходила.

Так и есть: ярче, суматошнее, не такая идеально правильная. Наверное, почти как дома.

Он остановился на пороге.

— Не уходи, — Дара скакала на одной ноге, пытаясь поскорее заплести косу. Она боялась. Не сильно, но пока не хотела отпускать телохранителя.

— Ну вот как можно не смотреть на себя, ерунда какая, — бормотала она. — И так как пугало в этом балахоне, так еще и на башке не понятно что.

Он вздохнул. Подошел и легко прикоснулся к плечам. Она посмотрела на него с помесью удивления и досады.

— Остановись, не спеши, не бегай.

— Ты как мой папа, — огрызнулась девчонка, всё ещё судорожно цепляясь за полувлажные волосы. — Тот тоже — только команды раздавать налево-направо. Солдафоны хреновы.

Он не стал спорить, но губы на месте удержать было не легко: пытались растянуться в улыбке. Он мягко взял Дару за кисти, оторвал пальцы от волос. Поправил выбившуюся прядь.

— Её уже нет, Дара. И я буду с тобой рядом, пока ты не успокоишься. А теперь смотри мне в глаза.

Она забавно повела бровями, вытаращилась и состроила рожицу, втянув вовнутрь щёки, отчего рот стал похож на нос мерцателя.

— Уже лучше, — он хохотнул, — но так ты ничего не увидишь.