Вверху над миром

— Ну, в общем, мы были в одной из этих гадючьих портовых кантин. Заходит какой-то гасендеро.[23] Я видел его здесь в городе. Говорит нам: «Hombre, моя финка[24] в шести минутах от города, ну и так далее». Ладно едем на финку. Она в джунглях. Разумеется, ни в каких не в шести минутах. Примерно двадцать пять, на дороге — кучи грязи, кусты, ужас! Ну вот, значит видим финку, с других финок приезжают его друзья и начинается большая пирушка. Затяжная. Корабль бросил якорь на следующее утро в семь, а я проспал весь день. Короче, опоздал к прибытию, и она уже была в отеле. Я не мог поехать, чтобы она увидела меня в таком виде. Думал, подожду и увижусь с ней здесь.

— Ах, Веро! Ты не встретил ее, а потом просто развернулся и приехал обратно! Это ужасно!

— Ага, — сказал он почти удовлетворенно. — Ты понимаешь, о чем я, почему я себя так чувствую.

— Да, но ты не должен считать себя виноватым. Это не так, милый.

Она взяла еще одну грифу и молча покурила.

— Хорошо хоть, ты не особо ее жаловал, — сказал она, поразмыслив. — Представь, как бы ты тогда убивался.

— Боже мой, мать есть мать! Разве не ясно, что удар все равно огромный, как бы я к ней ни относился?

Лючита холодно покачала головой.

— Нет, было бы хуже. Ты не понимаешь. Ты никогда не любил свою мать. Сам мне об этом говорил.

— Какое это имеет значение? — закричал он. — Тут все гораздо сложнее. Она у меня внутри! Если умирает мать, что-то происходит. Так устроена жизнь, и все тут.

Лючита подумала о своей матери в Париже.

— Разумеется. Но если ты еще и любишь ее, намного хуже, если она умирает.

— Ты не в своем уме, — категорически сказал Веро.

Стопка пластинок закончилась — слышалось лишь кваканье лягушек.

— Торни пошел спать сразу после ужина, — сказала она.

— Он продолжал ныть насчет собаки?

— Нет, — с гордостью ответила Лючита. — Просто поужинал, и все.

Веро встал и потянулся.

— Он вымотался. Путь-то неблизкий. Не сделаешь мне сэндвич?

— Побудь здесь, — сказала она, обрадовавшись, что может быть полезной. — Я все принесу.

— Принеси в постель. Я пойду внутрь.

15

Лючита никогда не флиртовала и не устраивала эротических раздеваний: она держала его на расстоянии вытянутой руки, пока они не оказывались рядом в постели. Взаимную нежность она воспринимала лишь как побочный продукт секса. Иногда он пытался пристально смотреть на нее через стол или с другого конца комнаты; она делала вид, будто не замечает, но, в конце концов, всегда как-нибудь эмоционально откликалась, и он чувствовал, что хотя бы отчасти навязал свою волю. Однако она четко дала понять, что считает подобную тактику нечестной — посягательством на ее частную жизнь. И все же, когда наступал момент, она была неимоверно беззаботной и страстной. Дарила ничем не омраченное счастье. Поэтому он постоянно взвешивал все «за» и «против». В том, чтобы обеспечить ее возвращение в Париж, похоже, не было ничего страшного: она столкнется там с той степенью нищеты, которой еще не знала. Вскоре она потребует кратких каникул вместе с ним. Тогда-то он и решит, хочет или нет на самом деле снова быть с ней — компенсируется ли отсутствие интимной близости в его повседневной жизни ее необычайно высокими показателями в постели.

В календаре Гроува не было, как правило, ни праздников, ни будней. Связывая воедино различные возможности, которые составляли и сохраняли его нынешний образ жизни, он всегда мечтал о незаполненном распорядке, позволявшем наслаждаться максимальной свободой и принимать внезапные решения. Он хотел, чтобы основная схема каждого дня как можно больше напоминала схему предыдущего. Друзья и прислуга никаких трудностей не представляли, однако отец и Лючита по неведению изредка нарушали плавное осуществление его личной схемы. Этого следовало ожидать: один обеспечивал его деньгами, а другая — удовольствиями. Но как неизменное положение это было неприемлемо. Для моральной поддержки он уговорил Торни бросить Канаду и переселиться в столицу. Торни был неудачником, но это тянулось еще со студенческих лет, и поскольку он был смышлен, обладал интуицией и тонко чувствовал все грани личности Гроува (хотя им и нелегко было манипулировать), Гроув, естественно, решил иметь его под рукой. Он хотел, чтобы Торни находился рядом — на заднем плане, но где-то поблизости. Всякий раз, когда сеньор Сото угрожал снять с довольствия или когда борьба с Лючитой становилась чересчур острой и требовалась передышка, Гроув хватал Торни, и они вместе куда-нибудь уезжали. Поскольку ежемесячного дохода Торни едва хватало на оплату дешевого жилья и простой еды, которой он там питался, он всегда с готовностью принимал приглашение: чем запутаннее была поездка и чем больше времени она отнимала, тем больше у него оставалось денег, когда он возвращался и ждал прибытия из дому нового чека. Хотя сеньор Сото и Лючита редко друг с другом соглашались, оба на дух не выносили Торни, причем по одинаковым причинам.

— Неужели ты не понимаешь, что он тобою пользуется? — спрашивал старый сеньор Сото.

Ему казалось, что Торни оказывает на Гроува дурное влияние.

И Лючита: