Вы хотите поговорить об этом? Психотерапевт. Ее клиенты. И правда, которую мы скрываем от других и самих себя

Я вспоминаю пациентку, которая однажды заехала в свой гараж, вернувшись с работы, и наткнулась на грабителя с пистолетом. Сообщник злоумышленника, как вскоре выяснилось, находился в доме с ее детьми и няней. От ужасного исхода их спас сосед, вызвавший полицию. Пациентка сказала мне, что худшим в этом инциденте было то, что он разрушил ее напыщенное чувство безопасности, каким бы иллюзорным оно ни было.

И все же, осознавала она это или нет, она все еще держалась за ту же иллюзию.

«Вы волнуетесь, заезжая в новый гараж?» – спросила я, когда семья, слишком травмированная, чтобы жить на месте преступления, переехала в другой дом. «Конечно, нет, – сказала она, словно это был абсолютно абсурдный вопрос. – Как будто это может случиться дважды. Каковы шансы на это?»

Я рассказываю Уэнделлу эту историю, и он улыбается.

– Как вы понимаете ее ответ? – спрашивает он.

Мы с Уэнделлом редко обсуждаем мою работу, и теперь я чувствую себя неловко. Иногда мне интересно, как бы он работал с моими пациентами, что бы он сказал Рите или Джону. Психотерапия – это совершенно разный опыт с разными специалистами: двух абсолютно одинаковых просто не существует. И поскольку Уэнделл занимается этим намного дольше меня, я чувствую себя как студент перед учителем, как Люк Скайуокер перед Йодой.

– Я думаю, мы хотим, чтобы мир был рациональным, и это ее способ обрести контроль над непредсказуемостью жизни, – говорю я. – Один раз узнав правду, вы не можете перестать ее знать, но в то же время, чтобы защититься, она убедила себя, что на нее больше никогда не нападут. – Я делаю паузу. – Я прошла тест?

Уэнделл начинает открывать рот, но я знаю, что он собирается сказать: «Это не тест».

– Ну, вы об этом думали? – говорю я. – Как бы вы истолковали ее уверенность перед лицом неопределенности?

– Так же, как и вы, – говорит он. – Так же, как я понял ваши ответы.

Уэнделл перечисляет все проблемы, с которыми я к нему приходила: мое расставание, моя книга, мое здоровье, здоровье моего отца, быстрое взросление сына. На первый взгляд сторонние наблюдения, которыми я приправляла наши беседы, например: «Я слышала по радио, что примерно половины современных американцев еще не существовало в семидесятых!» Все, о чем я говорила, было омрачено неопределенностью. Сколько я проживу, что случится за это время? Насколько я могу контролировать что-то из этого? Но, говорит Уэнделл, подобно моей пациентке, я нашла собственный способ справиться. Если я угроблю свою жизнь, то смогу сконструировать собственную смерть, а не позволю ей случиться со мной. Она может быть не такой, как мне хочется, но, по крайней мере, я ее выберу. Это как отморозить уши назло бабушке, способ сказать: «Выкуси, неопределенность».

Я пытаюсь уложить в голове этот парадокс: самосаботаж как форма контроля. Если я угроблю свою жизнь, то смогу сконструировать собственную смерть, а не позволю ей случиться со мной. Если я останусь в обреченных на провал отношениях, если я загублю карьеру, если я в страхе спрячусь вместо того, чтобы разобраться, что не так с моим телом, я могу создать живую смерть – но такую, которой я буду командовать.

Ирвин Ялом, ученый и психиатр, часто говорил о психотерапии как об экзистенциальном опыте самопознания. Именно по этой причине психотерапевты адаптируют лечение к человеку, а не к проблеме. У двух моих пациентов может быть она и та же проблема – скажем, они чувствуют себя уязвимыми в отношениях, – но используемые мной подходы будут разниться. Процесс во многом своеобразен, потому что нет универсального способа помочь людям справиться с тем, что находится на самом глубоком уровне экзистенциальных страхов – или тем, что Ялом называл «предельными заботами».

Четыре предельных заботы – смерть, свобода, изоляция и бессмысленность. Смерть, конечно, инстинктивный страх, который мы часто подавляем, но это приводит к тому, что он усиливается по мере того, как мы становимся старше. Мы боимся не буквально самого умирания, а постепенного затухания, потери своей идентичности, своей молодой и более энергичной самости. Как мы защищаемся от этого страха? Иногда мы отказываемся взрослеть. Иногда занимаемся самосаботажем. Иногда мы категорически отрицаем неминуемую смерть. Но, как Ялом написал в «Экзистенциальной психотерапии», наш страх смерти помогает нам жить более полно – и менее (а не более) тревожно.