Вы хотите поговорить об этом? Психотерапевт. Ее клиенты. И правда, которую мы скрываем от других и самих себя

Фантазия о Trader Joe’s, казалось, представляла своего рода бегство – так ребенок говорит, что уедет в Диснейленд, – и мне было любопытно, как эта мысль соотносится с предраковой личностью Джулии. Но больше всего меня волновало, сможет ли она физически вынести эту работу. Экспериментальное лечение очень утомляло ее. Ей нужен был отдых.

Ее муж, сказала он, подумал, что она сошла с ума. «Тебе осталось жить всего ничего, а ты мечтаешь о том, чтобы работать в Trader Joe’s?» – спрашивал он. «Почему бы и нет? Что бы ты делал, если бы тебе остался год жизни или около того?» – возражала Джулия. «Я бы работал меньше, – сказал он, – а не больше».

Когда Джулия рассказала мне о реакции Мэтта, мне пришло в голову, что мы оба не поддержали ее, хотя оба хотели, чтобы она была счастлива. Конечно, существовали и некоторые практические сомнения, но не было ли наше волнение вызвано тем, что мы оба странным образом завидовали Джулии и ее решению исполнить мечту, какой бы странной она ни была? Психотерапевты говорят пациентам: следуй за своей завистью – она покажет, чего ты хочешь. Неужели мы, наблюдая, как расцветает Джулия, обнаружили, что у нас не хватает духу следовать за собственными эквивалентами работы в Trader Joe’s, и захотели, чтобы Джулия оставалась такой же – мечтающей, но не делающей, ограниченной тюремными решетками в открытой камере?

Или, может быть, такой была только я.

«Кроме того, – сказал Мэтт в беседе с Джулией, – разве ты не хочешь провести это время вместе?» Джулия сказала, что, конечно же, хочет. Но еще она хочет работать в Trader Joe’s, и это стало своего рода навязчивой идеей. Она написала в супермаркет и в тот день, когда узнала, что опухоль отступила, получила предложение работать утренним кассиром по субботам.

Сидя в моем кабинете, Джулия достала телефон и включила оба голосовых сообщения: одно – от онколога, второе – от менеджера в Trader Joe’s. Она сияла так, словно не просто выиграла в казино, а сорвала самый большой куш из всех возможных.

– Я согласилась, – сказала она, когда сообщение от Trader Joe’s прервалось. Она объяснила, что никто не знает, вернется ли опухоль, а она не хочет просто добавлять вещи в свой прижизненный список – она хочет их еще и вычеркивать.

– Его нужно сокращать, – сказала она. – Иначе какой в нем смысл?

И вот я стою в супермаркете и не знаю, в какую очередь встать. Конечно, я знала, что Джулия вышла на работу в Trader Joe’s, но я и понятия не имела, что именно в этот.

Она еще не видит меня, и я не могу удержаться и наблюдаю за ней издалека. Она звонит в колокольчик, чтобы подошел упаковщик, дает ребенку наклейки, вместе с покупателем смеется над чем-то, чего я не слышу. Она словно Королева Кассиров, человек-вечеринка, к которой все хотят быть причастны. Кажется, люди ее знают – и это неудивительно: она невероятно ловко справляется, и очередь движется быстро. Я чувствую, как мои глаза увлажняются, а в следующее мгновение слышу, как мой сын зовет: «Мам, давай сюда!» – и пристраивается в очередь к кассе Джулии.

Я теряюсь. В конце концов, Джулия может почувствовать себя неловко, пробивая товары своего психотерапевта. Честно говоря, я тоже могу почувствовать себя неловко. Она так мало обо мне знает, что даже содержимое моей тележки кажется слишком откровенным. Но главное: я думаю о том, как Джулия рассказала о печали, которую испытывает, глядя на детей своих друзей, пока они с мужем сами пытаются стать родителями. Будет ли она чувствовать то же самое, увидев моего сына?

– Иди сюда, – отвечаю я, жестом предлагая Заку перейти в другую очередь.

– Но эта короче! – кричит он. И, конечно же, она короче, потому что Джулия делает свою работу чертовски великолепно; и именно в этот момент Джулия смотрит на моего сына и прослеживает его взгляд в мою сторону.

Спалилась.

Я улыбаюсь. Она улыбается. Я все еще стою в другой очереди, но Джулия говорит: «Леди, послушайте мальчика. Эта очередь короче!» – и я перехожу к Заку в очередь к ней.

Я стараюсь не пялиться на нее, пока мы ждем, но ничего не могу с собой поделать. Я смотрю на настоящую версию видения, которое она описывала на своей психотерапевтической сессии: ее мечта в прямом смысле сбылась. Когда мы с Заком подходим к кассе, Джулия перекидывается с нами шутками, как и с другими покупателями.

– Joe’s O’s, – говорит она моему сыну. – Отличный завтрак.

– Это маме, – отвечает он. – Без обид, но мне больше нравятся хлопья Cheerios.

Джулия оглядывается, чтобы убедиться, что никто не подслушивает, подмигивает ему и шепчет:

– Никому не говори, но мне тоже.

Остаток времени они проводят, обсуждая достоинства различных шоколадных батончиков, которые выбрал мой сын. Мы прощаемся и забираем тележку с покупками; Зак на ходу рассматривает наклейки, полученные от Джулии.

– Мне нравится эта девушка, – говорит он.

– Мне тоже, – говорю я.

Только через полчаса, распаковывая сумки на кухне, я замечаю какую-то надпись на чеке.

Это слова «Я беременна!».