Вы хотите поговорить об этом? Психотерапевт. Ее клиенты. И правда, которую мы скрываем от других и самих себя

Никакого давления, подумала я. Суицидальные мысли – частое явление при депрессии, но большинство пациентов реагирует на лечение и никогда не действует сообразно этим безнадежным импульсам. Однако как только люди начинают чувствовать себя лучше, риск самоубийства возрастает. Это тот промежуток времени, когда они уже не подавлены настолько, что прием пищи или одевание кажется подвигом, но они все еще испытывают достаточно боли, чтобы мечтать покончить с ней – это опасная смесь остаточного дистресса и вновь приобретенной энергии. Как только депрессия проходит и суицидальные мысли затихают, открывается новое окно. Именно тогда человек может сделать что-то, что значительно улучшит его жизнь на долгое время.

Всякий раз, когда речь заходит о самоубийстве – когда либо пациент, либо психотерапевт поднимает эту тему (ее обсуждение, вопреки переживаниям многих, не «подкидывает» идею в голову человека), – специалист должен оценить ситуацию. Есть ли у пациента конкретный план? Есть ли способы воплотить его в жизнь (наличие оружия в доме, отъезд супруга)? Были ли ранее попытки? Есть ли общеизвестные факторы риска (недостаток социальной поддержки или мужской пол: мужчины совершают самоубийства в три раза чаще женщин)? Часто люди говорят о самоубийстве не потому, что хотят умереть, а потому что хотят, чтобы боль прекратилась. Если есть способ это сделать, пациенты чаще всего охотно готовы жить дальше. Мы настолько полно оцениваем все факторы, насколько это возможно, и если немедленной опасности нет, то мы пристально мониторим состояние человека и работаем с ним. Если же, однако, человек настроен на самоубийство, существует череда шагов, направленных на его предотвращение.

Рита сказала, что сделает это, но четко дала понять, что будет ждать год и не сделает ничего до юбилея. Она хотела перемен, а не смерти; внутри она уже чувствовала себя мертвой. Так что прямо сейчас суицид не стоял в списке первоочередных проблем.

Что меня на самом деле заботило, так это возраст Риты.

Мне стыдно в этом признаться, но поначалу я переживала, что втайне согласна с мрачными прогнозами Риты. Может быть, ей в самом деле нельзя помочь – или, по крайней мере, нельзя помочь в том, чего она хочет. Предполагается, что психотерапевт – это контейнер для надежды, за которую пациент в депрессии не в силах удержаться, а я не видела здесь особенной надежды. Обычно я вижу возможности, потому что у людей есть что-то, что держит их на плаву: работа, которая вытаскивает их из постели (даже если они не любят эту конкретную деятельность), социальные связи или друзья (пусть один-два, но с ними можно поговорить) или родственные (не всегда стабильные, но они есть). Дети, домашний питомец или религия тоже могут спасти от самоубийства.

Но главное, люди в депрессии, с которыми я работала раньше, были моложе. Податливее. В конкретный момент жизнь могла казаться им мрачной, но у них было время, чтобы изменить положение вещей и создать новую реальность.

Рита скорее походила на персонажа нравоучительной сказки: пожилой человек, совершенно одинокий, лишенный целей и полный сожалений. По ее признанию, ее никто никогда по-настоящему не любил. Единственный и поздний ребенок холодных родителей, она обращалась с собственными детьми так плохо, что ни один из них не разговаривал с ней; у нее не было ни друзей, ни родственников, ни связей с обществом. Ее отец умер много десятилетий назад, а мать скончалась в девяносто лет, долгие годы страдая от болезни Альцгеймера.

Она посмотрела мне в глаза и бросила вызов. Может ли, спросила она, что-то измениться в таком возрасте?

Примерно за год до этого мне позвонил очень уважаемый психиатр, которому было далеко за семьдесят. Он спросил, не смогу ли я поработать с его пациенткой, женщиной лет тридцати, которая собиралась заморозить свои яйцеклетки, находясь в поисках партнера. Он полагал, что этой женщине будет полезна моя консультация, потому что, по его словам, он был недостаточно знаком с тем, как обстоят дела со свиданиями и деторождением у современных тридцатилетних. Теперь я поняла, что он чувствовал. Я не была уверена, что до конца разбираюсь в том, как протекает старение у современных пожилых людей.