Мужчина лет шестидесяти ведет нас к небольшой спальне. Он сжимает в руке ремень, его глаза широко распахнуты и выглядят больными. Я слышу в коридоре громкий крик. В дверном проеме закреплен турник, и нужно нагнуться, чтобы войти в комнату. В комнате, на полу, лежит молодой парень с бритой головой. Его лицо и вся голова темно-красного цвета — как палец, на который намотали нитку и туго затянули. Он дышит, но шумно, как будто его изнутри царапают чем-то жестким.
Все остальные немедленно переходят к действиям. Один нащупывает пульс, поддерживает голову, поднимает подбородок. Пациент не реагирует. Второй подключает кислородную маску и передает ее первому. Третий выводит отца в коридор, спокойно спрашивает его, что произошло. Несколько секунд я просто стою и гляжу в пространство: не то чтобы застыл на месте, но не могу угнаться за коллегами. Они действуют так интуитивно, как будто уже прорабатывали этот сценарий много раз, а я по-прежнему вбираю в себя все, что вижу, и пытаюсь понять, что произошло на самом деле. Про себя я думаю: «Воздуховод. Дыхание. Кровообращение», но ребята из бригады опережают меня на несколько шагов.
— Передай мне, пожалуйста, Гведела.
Я тупо смотрю на него. Я знаю, что это за штука. Мне просто нужна еще секунда.
— Орофарингеальный воздуховод.
Разумеется. Воздуховод Гведела. Орофарингеальный воздуховод.
— Да, конечно.
Небольшая штуковина, изогнутая, как коготь, убирающая язык из глотки и освобождающая дыхательные пути.
— Какого цвета?
— Давай попробуем розовый[6].
Я роюсь в мешке с кислородом. Естественно, розовый — единственный цвет, которого я не вижу.
— Ну как?
— Извини, розового нет.
— Тогда давай оранжевый.
— Э-э-э…
— Просто передай мешок мне, если хочешь.
Но я нахожу оранжевый воздуховод и передаю коллеге. Он вводит его в рот пациента, поворачивает — и дыхание немного успокаивается.
— Хорошо. Нам нужно кое-что измерить. Передай мне дефибриллятор[7].
Я беру прибор и пытаюсь передать его одним взмахом, но от волнения замахиваюсь слишком сильно, и он, звякнув, бьется о раму кровати.
— Полегче! Не суетись. Не нужно торопиться.
— Извини.
— Давай померяем сатурацию[8] и давление. Можешь подсоединить капнометр?
Давление и сатурацию я проверял всю неделю, а вот измерения уровня углекислого газа в крови с помощью капнометра внушают мне некоторые сомнения. Мне когда-то показывали капнометр, но я ни разу не применял его в настоящей работе с пациентом. Это небольшая трубочка, которую подсоединяют к носу и меряют уровень углекислого газа в воздухе, выходящем из легких пациента. Я смотрю в карманах чехла аппарата и надеюсь, что узнаю капнометр, как только увижу.
— Как дела?
— Я его здесь не вижу.
— Посмотри в верхнем кармане.
Я расстегиваю молнию. Ага.
— Вот он. Теперь включи его в сеть и закрепи на пациенте.
Я пытаюсь распутать трубки, но они еще сильнее запутываются, и внезапно у меня в руках оказывается кучка узлов. Я пытаюсь просунуть один конец обратно, но все запутывается еще сильнее.
— Извини…
Тут появляется рука моего наставника с еще одним, незапутанным капнометром. Я подключаю его к сети и пытаюсь зацепить его за нос и уши пациента, но к этому моменту у меня уже пальцы путаются от волнения, и, конечно, все застревает, крепление чуть-чуть не дотягивается до второго уха, я тяну посильнее, и оно сползает с первого.
— Не торопись, парень…
Мой собеседник наклоняется, ослабляет застежку, и теперь длины хватает. Суета и спешка. Я закрепляю прибор как положено.
Наш коллега получил от отца пациента кое-какую информацию. Очевидно, пациент послал подруге несколько смс, которые ее встревожили. Подруга попыталась ему позвонить, но никто не брал трубку.
— К счастью, у нее был номер папы. Она сначала не могла дозвониться. Но когда дозвонилась, он побежал сюда и срезал его.
— Он повесился на ремне?
— Да, на турнике.
— Ладно, давай расскажем травматологам. А еще нам понадобится кое-какое оборудование из машины.
Он поворачивается ко мне.
— Справишься?
— Конечно.
— Хорошо. Аспиратор, ковшовые носилки, валик, ремни. Каталка, если она пройдет в двери.
Я иду в сторону двери. Мой наставник ловит мой взгляд.
— Тебе помочь?
Я качаю головой.
— Я все сделаю.
— Попробуй подогнать машину поближе, если получится.
— Конечно.
Когда я выхожу, подъезжает травматологическая бригада.
— Нам куда, парень?
— Э-э-э…
Я разворачиваюсь, чтобы показать им дорогу за дверью, но тут же появляется полицейский:
— Вам сюда, джентльмены. Идите за мной.
В тот судьбоносный первый день я не свалился на пол. Я справился с тошнотой, сосредоточил взгляд на точке вдалеке, и в конце концов туман в моей голове рассеялся, и я выдержал до конца — без физических повреждений, вымотанный эмоционально и с постоянным чувством, что на самом деле мне здесь делать нечего и что я занимаю место, предназначенное для гораздо более достойного ученика.