Вы меня слышите? Встречи с жизнью и смертью фельдшера скорой помощи

Я взваливаю на себя оборудование и отправляюсь в коридор. Но я ухожу недалеко. Навстречу идут человек десять сотрудников экстренных служб в форме: фельдшеры, полицейские и травматологи. Они несут пациента. Он одет в воротник, пристегнут к носилкам, обездвижен и покрыт аппаратурой, взятой из второй машины скорой помощи. Я прижимаюсь к стене, чтобы дать им пройти. Все героические, вдохновляющие события происходили в доме, а я пытался маневрировать в темноте на уродливой желтой коробке.

Позади процессии идут мой наставник и его товарищ по бригаде.

— О! Путник вернулся!

— Хорошо съездил?

— Мы уже забыли, как ты выглядишь.

— Разве ты не заскучал и не отправился домой?

* * *

Я уже начал понимать, что бригады скорой помощи не любят усложнять: не оставляют никаких «серых зон», не терзаются сомнениями. Люди действия и сторонники ясности, мы склонны сразу брать быка за рога и сводить сложные сценарии к инстинктивным решениям и быстрым реакциям. Промедление ради того, чтобы разглядеть все нюансы, взвесить плюсы и минусы, может повлечь за собой серьезные последствия, поэтому мы склонны закладываться на худшее, а о приятном думать потом.

Чтобы так реагировать, нужно хорошо владеть собой: нужно включаться в незнакомую ситуацию и брать бразды правления на себя, быть готовым ошибиться на глазах у всех и не бояться оказаться у кого-то на пути. В экстренной ситуации нет времени на то, чтобы заламывать руки и копаться в себе — или на то, чтобы аккуратно припарковаться.

Один из моих наставников предположил, что это для меня окажется особенно сложным: он заметил врожденную неуверенность в себе и склонность осторожничать, когда необходимо действовать. Он был прав. Отчасти это объяснялось благоразумием: я уже боялся, что меня разоблачат. Но были и другие, глубинные причины. Я был уверен, что смогу лучше освоить технику экстренной медицинской помощи, но одновременно эти перспективы вызывали у меня внутреннее сопротивление, хотя я старался выковать более сильную и уверенную версию самого себя. Можно ли было найти какой-нибудь другой подход?

Исхудавшего до скелета мужчину вынимают из его собственных испражнений

Реджи на полу в уборной и не может встать. Он застрял между унитазом и инвалидным креслом. Когда он упал, было светло, но это было два часа назад, и сейчас он лежит в темноте. Он держался, сколько мог, но сейчас его спортивные штаны насквозь мокрые, а кожа начинает гореть от раздражения. Он пытался подтянуться, ухватившись за унитаз и перила на стене уборной, но мышцы на руках дряблые и слабые. У него хотя бы был на шее медальон для вызова скорой помощи, он смог дотянуться до кнопки и вызвать бригаду.

Реджи ждет человека, который вытянет его из трясины. Во цвете лет он беспомощен, как дитя. Ему сорок шесть лет.

Мы выехали к нему полтора часа назад. Затем вызов отменили, и нас перенаправили к девушке в возрасте 21 года, которая была «без сознания и еле дышала». Когда мы приехали, она лежала на полу с закрытыми глазами. Она поссорилась со своим парнем. Родители ужасно испугались, потому что она не отвечала на вопросы, не двигалась и никак на них не реагировала, поэтому они вызвали скорую.

Мы проводим на месте происшествия час, следим за дыханием пациентки, исключаем тревожные признаки, беседуем с родственниками, и, наконец, всё снова спокойно. А когда мы переключаемся на следующий вызов, на дисплее снова возникает адрес Реджи.

Мы извлекаем ключ из тайника у двери, заходим и зовем хозяина. Мы идем на голос Реджи в сторону туалета и включаем свет. Начинает жужжать вентиляция.

— Вы не торопитесь.

— Простите нас, пожалуйста.

— А это ваша вина?

— Ну… Нас отправили на другой вызов.

— Тогда не за что просить прощения.

— Ладно. Но мне правда жаль, что вам пришлось так долго ждать. Вы давно упали?

— Я даже не знаю. Какая разница? Все уже случилось.

Реджи задвинули. Система, которая не может отличить экстренный случай от преувеличения, бросила его одного. И все же его слова звучат не как гневный упрек из холодной тьмы и забвения. В его ровном, монотонном голосе звучит усталость, намекающая на то, что его вызовам и раньше ставили пониженный приоритет. Как будто он читает чужие строчки; как будто у него нет сил, чтобы как следует разозлиться.

— Ладно. Давайте мы вас поднимем.

Прежде чем сдвинуть Реджи с места, мы спрашиваем, как именно он упал, не ударился ли он головой, не терял ли сознания и не болит ли шея — перечисляем «горячую пятерку» вопросов для оценки состояния пациента, но Реджи не терпится добраться до конца.

— Бог с ним, просто поднимите меня с пола.