Вы меня слышите? Встречи с жизнью и смертью фельдшера скорой помощи

Я постепенно привык, что от меня не требуется существенного воздействия. Выяснил, что многие ситуации, в которых на первый взгляд необходимо мое вмешательство, не являются критическими и даже не представляют собой медицинскую проблему. Иногда я не могу взять в толк, каким образом вызов попал к нам. Иногда мне кажется, что я забыл свое предназначение.

А затем меня отправляют к кому-то вроде Сэмюэля, и я вспоминаю, зачем мы здесь.

* * *

После третьего шока будущее Сэмюэля переворачивается с ног на голову. Точнее, один из возможных вариантов будущего совершает жесткую посадку в текущей реальности. Хаотический ландшафт его кардиограммы, нагромождение порывистых подъемов и спадов превращается в регулярный цикл зубцов и ровных линий. Теперь кардиограмма напоминает фон старого мультфильма, запущенного вкруговую, и эти повторы внушают надежду на лучшее. Это уже очень похоже на ту последовательность, что позволит мышцам сокращаться.

Мы проверяем пульс и находим его — и на шее, и на запястье. Эврика! Сердце Сэмюэля бьется самостоятельно.

— Хорошо, у нас есть сердцебиение, есть хороший сильный пульс. Выдохни, парень. Давайте сделаем кое-какие замеры и ЭКГ.

Полицейский, сидя на корточках, выпрямляет спину и вдруг замечает, как жарко. Кто-то передает ему бутылку воды. Его несколько раз похлопывают по спине.

— Молодец, парень. Отличная работа.

Мы подсоединяем манжету тонометра, пульсоксиметр[12], провода ЭКГ. Первый фельдшер продолжает вентиляцию легких, одновременно приглядываясь, не будет ли произвольного вдоха или других признаков жизни. Он попытался вставить воздуховод, но пациент не дает засунуть себе в глотку большой кусок пластика — и это тоже добрый знак.

Кривая ЭКГ на первой распечатке по-прежнему довольно хаотичная, но по ней уже довольно ясно видно существенное повреждение сердца. Судя по всему, одна из входящих артерий забилась, что повлекло за собой отмирание окружающих тканей и нарушение электрической активности. Из-за этого Сэмюэль потерял сознание и попал в аварию. Мы напечатаем еще несколько экземпляров более четко, но как только мы стабилизируем состояние пациента, мы повезем его в кардиоцентр. Там в коронарные артерии впрыснут краситель, прочистят закупоренные места и вставят тончайшие металлические конструкции, чтобы просвет сосуда оставался открытым и кровоснабжение мышцы не прерывалось. Может быть, все это закончится через несколько часов.

Мы грузим Сэмюэля в машину и сообщаем о нем больнице, куда мы его повезем. Похоже, что ситуация улучшилась: он даже начинает дышать самостоятельно. В салоне вместе с ним два медика и констебль.

Но тут, как только мы трогаемся с места, тело Сэмюэля дергается, и ритм сердца снова переходит в вентрикулярную фибрилляцию. Быстро проверяем пульс: сердце снова остановилось.

Мы снова тормозим — прямо рядом с разбитой машиной Сэмюэля. В этот раз он уже подключен ко всем системам. Главное здесь — как можно раньше ударить электрошоком: чем быстрее вмешательство, тем больше шансов вернуть сердце к работающему ритму. Нет необходимости в сердечно-легочной реанимации: мы подтверждаем ритм и заряжаем утюжки дефибриллятора. Я тянусь пальцем к большой красной кнопке с молнией.

— Всем отойти!

В этот самый момент, прямо перед тем, как я ударяю его электрошоком, тело Сэмюэля охватывает внезапный непроизвольный спазм, идущий от талии, так что в момент шока он практически садится на носилках. К счастью, он не успевает подняться так высоко, чтобы ухватить меня за руку. Мощный шок отбрасывает его обратно вниз; кроме того, он возвращает электросистему сердца к эффективному синусовому ритму. Теперь пульс вернулся, и Сэмюэль снова дышит.

Все прошло за несколько секунд. Мы делаем перерыв на повторную оценку состояния, затем снова отправляемся в путь.

Некоторое время мы спокойно движемся вперед. Аритмии больше не возникают; дальнейшей необходимости в электрошоке нет. Затем дыхание пациента становится затрудненным, тяжелым, и он начинает беспокойно ворочаться на койке. Тело непроизвольно и резко напрягается и вновь расслабляется, из глотки вырывается сдавленный стон.

Мозг Сэмюэля просыпается от самого странного сна в его жизни, и его сознание окутано тьмой, как густым дымом. Он — будто медведь, сопротивляющийся воздействию транквилизатора: растерян, раздражен. Он бесконечно лезет вверх по лестничной шахте из подвала забытья и никак не может выбраться на поверхность. Он рвется к дневному свету, но что-то его удерживает. Какие-то голоса горячо увещевают его на языке, которого он не может разобрать; его мышцы напрягаются в стремлении очистить горизонт с помощью грубой силы, но он их не контролирует; он пытается лягнуть что-то в темноте, и его нога застревает в чем-то непонятном. Он высунул ее из окна.