Вы. Мы. Они. Истории из обычной необычной жизни

– Сожалею, сэр, но я не смогу везти вас дальше, впереди ограничение по высоте. Мы с цилиндром не проходим. Вам придется сойти здесь и идти пешком. Мне очень неприятно говорить вам это, сэр, но я не был в курсе ограничений по высоте, которую составляет мой автомобиль и груз на крыше. Примите мои искренние извинения. Я сообщу в компанию, которая меня ангажировала, что их менеджмент плохо работает. Им должно быть стыдно. Я также сожалею, сэр, что не могу здесь стоять, пока вы не найдете помощь. Стоянка автомобилей здесь запрещена. Я могу лишь остановиться на короткое время. Прошу прощения за неудобства, причиненные вам и вашей спутнице.

Пока эта вежливая скотина снимала огромную трубу с крыши, я оставил Любу с чемоданами под дождем, накрыв ее своим плащом, и побежал рысью в здание аэропорта. Информация была рядом со входом.

– Вы живете в иллюзиях, сэр. Великобритания очень демократическая страна. Носильщики есть отголоски ушедшего неравенства, и мы с удовольствием констатируем, что данной профессии больше нет в этом здании уже более двадцати лет.

Когда я прибежал обратно за Любой, сухим во мне и на мне было только горло.

Путем неимоверных усилий, преобразившись в обмочившегося до основания атланта, я взвалил на себя гигантскую трубу и, шатаясь, понес ее ко входу. Люба шла сзади и постоянно теряла мой плащ и совесть. Плащ соскальзывал с ее головы и плеч в лужи, так как в руках она везла два наших чемодана, коронованных сверху моим портфелем и ее сумкой, и, почему-то, глядя на мой зад с трубой, умирала от смеха. В «Аэрофлоте» от увиденного даже привстали.

– Похоже на С-400, который возят на военном параде, – глядя на трубу, заметил представитель отечественного перевозчика. – Чемоданы приму, а эту хрень надо отвезти в конец зала, туда, где сдают лыжи и серфингуёвые доски.

В конце зала никого не было. Это был вечерний рейс на Москву в 22:30.

Наконец из кулис грязных полупрозрачных дверей показался заспанный индей в чалме.

– Это не габаритный багаж, – сообщил мне человек с точкой во лбу. – Вы хотите его сдать?

– Нет, мы пришли на твое рыло посмотреть через эту подзорную трубу, – не выдержала Люба.

Индей уловил флер вежливой интонации русской миссис, и мы общими усилиями засунули наверченную на тубус картину в какую-то просмотровую камеру.

– Моему бывшему несколько лет назад делали ректороманоскопию. Жаль, что не такой трубой. Было бы в самый раз, – заметила моя спутница.

Теперь уже я посмотрел на нее с интересом. Картина уехала куда-то вглубь аэропорта, и нам сразу полегчало. Оставалось проштемпелевать экспортные бумаги Sotheby’s для tax free, и мучения сегодняшнего дня подошли бы к концу.

Быстро пройдя службу безопасности и паспортный контроль, мы засеменили на таможню.

– А где товар? – cпросила женщина в таможенном окне. – Я не могу поставить вам печати, не видя товара.

Меня качнуло. Я представил, что мне сейчас надо вернуться к человеку с точкой, забрать трубу и переть ее через паспортный контроль и безопасность. В глазах один за другим двинулись кровавые мальчики. А хотелось хотя бы кровавых девочек. Однако в ситуацию опять втундилась Люба. Совершенно неожиданно для меня она заговорила на превосходном английском языке и довольно быстро, показав в бумагах размеры картины, а руками трубу, увела куда-то вглубь сварливую таможню. Они вернулись минут через десять со сделанными как надо бумагами.

– Какой у вас классный английский, Люба. Вы мне ничего не говорили на эту тему. А почему на суде вы не пользовались своими блестящими знаниями?

– Ну это совсем простой вопрос. Когда никто не знает, что ты говоришь на языке, у тебя в два раза больше времени для ответа. Ты понимаешь вопрос, а его потом еще зачем-то переводят.

– Это в такой паузе вы вспомнили про вокзал?

Улыбнувшись, Люба кивнула:

– Поговорим в самолете.

В этом рассказе меня поразило все. И ее обворожительная улыбка, и интеллект, и юмор.