Две милые девочки в офисе Sotheby’s сказали, что доставка такой большой работы будет совсем непростой. Сначала надо вызвать профессора по упаковке. Это полторы тысячи. Потом купить твердый цилиндр и намотать с помощью мистического профессора упаковки картину на рулон для сохранности. Затем, когда все поймут, что «вот она, вот она, на рулон намотана», надо ее запаковать в прыщавый пластик – bubble и сверху еще во что-то типа брезента, почти такого же, как у Burberry. Дальше следует страховка и долгий или короткий путь в Москву. Быстрый – самолетом за неделю, долгий, очевидно, на верблюдах за три месяца. Общая стоимость? Вот, пожалуйста. Я посмотрел на итоговую цифру, вспомнил затраты на строительство «Зенит-Арены» и Керченского моста и поинтересовался, можно ли ограничиться профессором и упаковкой. Tax free я сделаю сам в аэропорту. Ну и за скорость, естественно. Я через тридцать шесть часов улетаю. Рассчитавшись за еще не оказанные услуги, я попросил заказать на завтрашний вечер транспорт в аэропорт для меня, Любы и рулона, заплатил в третий раз и вышел на свежий воздух. Позвонила уже понятно кто и сказала, что она боится, но вылетает. Легонько подвывая от клиентки, как Джессика перед стрижкой, я пошел обедать.
Две недели подготовки к процессу прошли не зря. Люба была идиоткой и такой же выглядела в зале. Просто прелесть. Обманутая шатенка, говорящая как блондинка. Ничего не знала, доверяла мужу, потому что любила. Когда он украл деньги из своего банка, она была с ним не согласна, потому что рушился их привычный уклад жизни. Муж нашел причину устроить скандал и улетел в Лондон, где уже давно готовил себе плацдарм. Оставил ее практически без средств. Кстати, квартиру в Белгравии обставляла именно она, а сейчас он там живет с другой. Слеза. Стакан воды. Слеза. Ехидный вопрос адвоката противной, и я бы сказал, даже очень противной стороны, прозвучал незамедлительно:
– Что же вы столько лет прожили с, как вы утверждаете, любимым супругом, и он ни разу не сказал вам о состоянии ваших финансовых дел? Значит, он вам не доверял? Вы были плохой женой?
Я ждал, что такое будет. Люба к этим выпадам была отлично подготовлена, но тут неожиданно все пошло наперекосяк.
– Нет, почему. Один раз доверил, правда, пьяный был. У него все документы в ячейке на вокзале Waterloo.
– Это смешно, миссис Булкина. Вы в Королевском суде. Может быть, вы еще номер ячейки знаете?
– Да, он мне тогда сказал. Только я не знаю точно, вдруг он как всегда мне врал. Но номер я запомнила.
– Ну и что вы там нашли?
– Да как вы смеете! Это же чужие вещи. Я бы никогда не позволила себе туда залезть. Можете это сделать без меня с вашим клиентом. А вот номер кода я точно знаю. Это дата рождения его любовницы: тысяча девятьсот девяносто восьмой год. Хотя тогда ей было всего пятнадцать.
С криком «Что же ты врешь, сука!» на присущем ему русском вскочил бывший муж. Армада адвокатов банкира набросилась на него в попытке усадить обратно на скамью, как поляки на Тараса Бульбу. Атмосфера от этих не очень британских волеизъявлений накалилась. Суд требовал перевода криков самца. Переводчик лишь сообщил, что это были нецензурные оскорбления и угрозы. Судья неожиданно для всех обязал нас произвести санкционированную выемку всего, что находится в ячейке, если она, конечно, еще существует, впаял две недели тюрьмы мужу за выходку и оскорбление правосудия и объявил перерыв на обед на месяц.
Ячейка оказалась забита ценнейшими документами для нашего дела! Это был невероятный источник всего того, что скрывал от нас негодяйский изменник. Мы с коллегами радовались, как дети, а Люба только в ужасе смотрела на происходящее. Времени оставалось в обрез, и мы помчались в гостиницу за вещами. Надо было еще успеть в аукционный дом и оттуда в аэропорт. Я боялся пробок, так как начался проливной дождь.
Перед Sotheby’s стоял грузовичок, на крыше которого был очень хорошо привязан огромный рулон в диаметре больше метра и где-то два с половиной метра в длину, действительно гениально обвязанный со всех сторон. Картину накрутили на огромный цилиндр, чтобы она оставалась в целости и сохранности. У меня были легкие сомнения, что эту трубу примет родной «Аэрофлот», и ужас от того, что я буду делать с ним дальше в случае, если его не примут. Погрузив чемоданы в пустой грузовичок, мы двинулись в аэропорт. Погода за окном стала напоминать мне период дождей в любимом Таиланде с той только разницей, что там дождь намного теплее. Люба молчала всю дорогу и почему-то с интересом поглядывала на меня время от времени.
На подступах к аэропорту, когда до здания оставалось еще метров шестьсот-восемьсот, машина прижалась к обочине.