Питер встретил Киллиана Джонса случайно почти за месяц до Рождества в одной из Нью-Йоркских детских больниц и понял, почему не смог его разыскать — у Киллиана не было левой руки, на которою Питер поставил свою метку. Вернее, кисти, вместо нее красовался протез в черной перчатке. То, что Киллиан не помнил Питера, было вполне объяснимо — возвращенцы с «того света» вообще мало что помнят о таком опыте. А вот то, почему Киллиан видел его, не имея метки — этого Питер объяснить не мог. Как не мог объяснить и то, почему снова задохнулся от взгляда прищуренных голубых глаз и ему вдруг захотелось опять стать человеком. Желание было так велико, что он нашел в талмудах сводов правил информацию о допустимости такого при определенных условиях. Условий, по сути, было всего лишь два: Ангел должен влюбиться в простого смертного — уже влюбился, но тот в свою очередь не должен догадываться об истинном положении вещей, иначе — или человек умрет, или Ангел снова станет смертным. Не должен — значит, не узнает. И Питер получил у гильдии Проводников Душ для себя привилегию — временно стать человеком — без особых проблем, потому что Ангелу, у которого лихорадочно блестят глаза, отказать невозможно. И впервые за все время Питер взял отпуск на две недели, чтобы провести его в Мире людей. Рядом с ним.
— Ничего нет лучше горячей ванны…
— Звучит немного обидно.
— Ничего нет лучше, чем лежать в горячей ванне с тобой. Так звучит лучше?
— Лучше. Это предложение?
— Можно и так сказать.
— Захватим бутылочку вина, чтобы совсем расслабиться?
— Я не против. Горячая ванна, вино и ты — отличное завершение дня.
— Завершение дня, но не ночи.
— Боюсь, у меня не останется сил.
— Я взбодрю тебя. Сделаю тебе массаж.
— Эротический?
— Именно!
Он появился в Сочельник именно в тот момент, когда Киллиан, задумчиво разглядывал ночной город, стоя у открытого окна, и думал о странном парне с выразительными зелеными глазами взрослого и непокорными каштановыми вихрами мальчишки, с которым столкнулся в больнице чуть больше месяца назад и с того момента, проводил в его обществе почти каждую ночь. Очень странный парень. И свое имя он произнес как-то необычно — скорее всего, ненастоящее. И одежда на нем тоже была странная. Но этот загадочный парень украл его душу, и возвращать, по всей видимости, не собирался. Потому что именно сейчас, накануне Рождества, Киллиану больше всего хотелось, чтобы он пришел в его жизнь и остался навсегда, придавая ей смысл… Киллиана вывел из задумчивости робкий стук в дверь. Он насторожился, потому что никого не ждал, но стук повторился и в этот раз более настойчивый. Киллиан распахнул дверь, собираясь высказать наглецу все, что о нем думает, и замер, потому что думал как раз именно о нем… Кроссовки, джинсы, пуховик, рюкзак на плече, пальцы, вцепившиеся в лямку, смущенная улыбка, зеленые глаза, непокорные каштановые вихры — в стоящем на пороге парне не было ничего загадочного. Обычный студент-первокурсник, в обычной одежде, с обычным, как оказалось, именем. И Киллиан влюбился в эту обычность и провел с этим обычным мальчиком две сумасшедшие недели.
— Зачем ты повсюду развесил наши фотографии?
— Хочу, чтобы они напоминали мне о каждом счастливом моменте, проведенном с тобой рядом.
— Но они повсюду!
— Потому что таких моментов было очень много.
— Но они все черно-белые. Странный выбор цвета для счастливых моментов.
— Цветные фотографии не так выразительны. Цвет отвлекает. Ты теряешься в цвете и не видишь самого важного.
— Чего?
— Эмоций. За цветом не видно настроение запечатленного момента. Смотри. Вот здесь — ты что-то задумал, здесь — грустишь, здесь — вроде смеешься, но на самом деле тебе не смешно, а вот здесь — ты определенно счастлив.
— А ты?
— И я тоже. Это мой самый любимый кадр.
— А это Рождественская ярмарка?
— Ага. Здесь ты явно о чем-то мечтаешь.
— Но я не помню этого момента…
— Ты сказал, что если загадать желание под веткой омелы, то оно непременно сбудется, и затащил меня под арку.
— И оно сбылось…
— Так значит, во всем виновата омела?
— Определенно.