Вечером Анни вернулась из лодочного похода с отрядом «Тянучки», и пока мы ели китайский паштет, приготовленный Долорес, я рассказывала ей о случившемся. Анни заволновалась: «Надеюсь, ты не стала звонить родителям? Если они о таком узнают, сразу нас отсюда заберут». Она объявила мне, что не собирается уезжать, так как любит Габриэля. «Мы почти поцеловались за палаткой». Она показала мне его на другом конце столовой. А он даже не был красивым. На расстоянии двадцати метров были видны его острые и оттопыренные уши. Я ей сказала: «Ты что? У него же ухи как у Спока!» Она посмотрела на него пристально, а потом, повернувшись ко мне, сказала: «Глупая, у него нормальные уши, а ты – дура!»
Мне не нравится, когда моя сестра называет меня дурой. Тогда, чтобы ее напугать, я ей сказала, что позвоню папе и скажу ему, что мы лишней минуты здесь не останемся, что место это очень даже опасное, что здесь ядовитые пиявки в озере и по лесу ходит дядька без трусов. Анни стала умолять меня этого не делать, она трижды извинилась и угостила меня рисовым пудингом, но мне есть его совсем не хотелось, потому что он как-то странно пах.
Гравий на дорожке перешел в асфальт, и мы увидели шоссе.
– В итоге, – сказала Анни, – я сама думаю все сказать. А то ты расскажешь неизвестно что.
Анни была поглощена своим планом. Мы подошли к телефонной будке. Мы часто проезжали мимо нее, когда желтый автобус отвозил нас за территорию лагеря, на верховую езду. Горизонт был чист. Анни толкнула дверь, и я вошла за ней. И так мы стояли несколько секунд в этой будке, прижавшись друг к другу, как шпротины. На полочке лежала обертка от плитки шоколада. Анни сняла трубку и набрала ноль. Она продиктовала наш номер телефона и дала наши имена. Анни в нетерпении вертелась на месте и грызла ногти – именно это ей не разрешал делать папа.
– Надо, чтобы все получилось, – повторила она, по крайней мере, раз десять.
Вдруг она вытянулась в струнку и после нескольких секунд молчания произнесла сладким голоском: «Алло? Мамочка?» В кабине было слишком тесно, и я вышла, все равно можно было услышать, что она говорит. Мимо пронесся грузовик. Завидев меня, он просигналил: тю – тю! И я помахала рукой ему в ответ.
Стоя в кабине, Анни опять начала вертеться. Ее конский хвост ходил туда-сюда. Единственный раз, когда я видела Анни в таком возбуждении от того, что ей что-то разрешили, это когда у соседской кошки родились котята, а Анни хотела взять одного. Она умолила маму за ужином: «Можно мне котеночка?» Мама тогда согласилась. Анни назвала котенка Бородатеньким, потому что хотя он и был крохотным, но шерстка у него была длинной. Я думаю, она бы еще удлинилась, но пять дней спустя после того, как его взяли, он умер. Ветеринар объяснил это пороком сердца. Мы вырыли ямку во дворе и положили туда Бородатенького. Мы-то к нему уже стали привыкать. То же было и с дедулей, только похоронили его на кладбище.
Я не слышала, что говорила Анни, но она кричала в трубку и вдруг резко ее повесила, так что обертка от шоколадки упала на пол. Она посмотрела на меня через стекло. У нее было красное от ярости лицо, и было видно, что она делала усилие, чтобы слезы не хлынули из глаз и чтобы не дрожал подбородок. Она вышла из телефонной будки, и мы тихо побрели с ней по дороге, усаженной деревьями. Анни теперь шла медленнее, наверное, потому, что слезы катились у нее из глаз.
– Дыши глубже, – сказала ей я.
Такой совет дал мне Уапити, когда я упала с ходуль. Анни сделала усилие, но это не помогло. Я погладила ее по щеке. Если бы щека не была такой мокрой, ее кожа была бы такой же гладкой, как у березы.
– Завтра уезжаем, – сказала, икая, Анни.
Я держала ее за руку, вначале тихонько, потом стала сжимать сильнее, когда посреди дороги мы завидели двух разъяренных вожатых, мчавшихся нам навстречу.
Сентиментальный риск
Луи вызвался пойти со мной к зубному, хотя я его об этом и не просила. Вот это парень! Не то что мой бывший бойфренд Ришар, того и в магазин за продуктами вытащить было невозможно. Впрочем, к чему сравнения?
В вестибюле, украшенном искусственными фикусами, Луи снимает с себя кожаную куртку и бросает ее на диванчик. Я наклоняюсь над приемной стойкой:
– Здравствуйте. Я к доктору Жигеру. Меня зовут Карина Симар.
У секретарши седые волосы с лиловым отливом, а на лице старческие пятна. Она с остервенением стучит по клавиатуре компьютера, но в конце концов обращает на меня свой взор.
– Вы по-прежнему проживаете на ул. Сен-Доминик?
– Да.
– Номер телефона тот же?
– Тот же.
– В случае экстренной необходимости звонить Марлен?
Марлен – моя лучшая подруга. Я исподволь бросаю взгляд в сторону Луи. Он читает журнал. Я по-прежнему смотрю на него, а ответ сам слетает с моих губ:
– Нет.
– Нет? – повторяет секретарша.
Луи поднимает голову: я улыбаюсь ему и поворачиваюсь лицом к секретарше:
– Она переехала.