Это правда, прошлым летом Марлен водрузила свои многочисленные вещи на грузовик, а затем вывалила их в квартире Брайана. Везет же ей! Боковым зрением я заметила, что Луи вновь погрузился в чтение. Я наклоняюсь еще больше над стойкой:
– Не могли бы вы вписать «Луи»?
Мне не по себе от мысли, что свое пожелание я выразила в вопросительной форме: с какой стати спрашивать разрешение секретарши? Но она и не замечает моего состояния, продолжая барабанить по клавиатуре, а я тем временем диктую ей номер телефона Луи. В окно, у которого она сидит, виден центр города. Апрельское небо пасмурно, а линия горизонта достигает реки. По воде плывут неровные куски льда. Романтичная картинка!
– Вы присядьте. Доктор Жигер сейчас выйдет. Луи листает журнал
Два дня спустя я сообщаю Луи новость, которая облетела наш банк: молодая румынская официантка из «Кафе Сюпрем», что у нас на первом этаже, подала жалобу на директора по маркетингу: он якобы приставал к ней, домогался, короче. Бывает же такое! Вдруг ни с того ни с сего Луи мне заявляет:
– Карина, нам нужно поговорить.
Если когда-нибудь мне представится случай написать трактат об искусстве общения, я первым делом наложу запрет на этот речевой оборот. После него непременно жди какой-нибудь подлянки, так что паника вам обеспечена. Я кладу вилку: «Давай». «
– Боюсь, что наши отношения создают у тебя ощущения чрезмерного комфорта, – изрекает он.
Мы сидим в ресторане, это уже хорошо. Общественные места и были созданы для того, чтобы люди могли подавить в себе желание заорать в ответ на ахинею, которую несет ваша бесценная половина. А вообще-то как можно упрекать человека в том, что он стремится к комфорту? Достаточно побродить по рядам мебельных магазинов, чтобы убедиться, какое значение придают люди удобству диванов, проверяя их своими собственными задницами. Огуречная долька застревает у меня в горле. Я сжимаю пальцами лист латука и прошу Луи выразиться яснее. Не переставая жевать паштет из форели, он объясняет мне, что в последнее время стал замечать, «но, может, я и заблуждаюсь», – добавляет он, не сильно веря в то, что говорит, что я как будто бы «тороплю события».
Я облизываю пальцы.
– Тороплю, говоришь?
– А не надо спешить.
Мой взгляд плывет в сторону зала. Одна посетительница ресторана накручивает на вилку макароны в сметанном соусе. Другой посетитель, как дитя малое, накрошил в тарелку мелко нарезанные кусочки бифштекса. Стоящая у барной стойки официантка пристально изучает свои ногти. От приглушенного света лица у них у всех кажутся розовыми, в глазах – блеск.
Я отхлебываю вина:
– Мне казалось, что тебе было хорошо со мной.
– Зачем во всем видеть плохое? Да, мне хорошо с тобой. Но я не хочу жить под грузом будущего, в котором все заранее расписано.
Помощник официанта устанавливает свечу рядом с хлебницей посреди стола. Момент самый что ни на есть подходящий. Я устремляю взгляд на язычок пламени и смотрю на него до тех пор, пока оно не начинает меня слепить.
– Ты считаешь, что я на тебя давлю?
– Ты дала мои координаты на случай экстренной необходимости твоему зубному.
Я недоуменно хлопаю глазами:
– Но это же формальность, Луи!..
– А сколько раз в год ты к нему ходишь?
– Один.
Словно желая подтвердить свою правоту, он простирает руки к небесам:
– Вот именно. А для меня – это прессинг. Получается, что ты уверена, что мы и через год будем вместе.
Руки у Луи трудовые: местами в мозолях. Ладони красные, кожа сухая. Я ему уже дарила восстанавливающий крем на основе масла каритэ, но некоторое время спустя обнаружила его в отделе для хранения перчаток его грузовика: тюбик так и остался нетронутым. Я недоумеваю:
– А ты как считаешь? Разве через год не будем вместе?
– Кто знает? Я-то очень надеюсь, что да. Но для тебя как будто все уже решено. Все наперед ясно.