– А я в молодости жил у небольшой речки. Такой, знаете, метров 15 – 20 в ширину… И какой же она казалась нам широкой! Маленький городок имеет свои прелести… Мы часто ходили в расположенный неподалеку, практически в черте города, лес. На озеро, которое было в этом лесу… Я особенно любил бродить вблизи края леса, – то углубляясь в него и идя в тени деревьев по нетронутой траве, то выходя на залитое солнцем поле…
– О! Как поэтично Вы рассказываете, Василий Степанович! Мне даже иногда кажется, что я отчетливо вижу те места, о которых идет разговор… – задумчиво проговорил Бен-Исмаиля.
Несколько минут они молча шли по дорожке, вымощенной розовым мрамором. Мраморные плиты были подобраны таким образом, чтобы образовать шахматный узор. Но это было не все: присмотревшись, Василий Степанович увидел, что в каждую из плит врезана тонкая серебряная проволока, – и по всей дорожке внезапно открылся узор: виноградная лоза, причудливо извиваясь, с листьями, усиками и гроздьями спелых плодов, вольготно раскинулась по всей дорожке. Покуда достигал глаз – и даже там, вдали, среди кустарника – вилась по дорожке виноградная лоза! От неожиданности Василий Степанович даже зажмурил глаза. Открыл их снова – лоза на месте. Он перевел восхищенный взгляд на Бен-Исмаилю. Тот улыбнулся: Орешкин увидел, что его немое восхищение красноречивее всяких слов выразило его чувства.
Молча они прошли еще несколько поворотов.
– А вот, собственно, и место, где мы с Вами сможем обсудить некоторые наши дела. – Бен-Исмаиля показал на беседку, белые мраморные стены которой чуть виднелись из-под обросшего ее винограда.
На беседку, действительно, стоило посмотреть. Располагалась она на склоне, поросшем кустарником и высокой жесткой травой. Но это был не тот склон, который резко и тревожно обрывается прямо к морю (а, точнее, прямо в море). Это был пологий склон, тянувшийся вдаль метров на пятьсот, – и лишь потом, уже почти на горизонте переходящий в практически отвесный обрыв метров в десять высотой, спадающий в море. Сюда же доносился лишь только далекий шум прибоя, – как всегда, несильного в этих местах.
Сама же беседка стояла под огромным деревом, листья которого образовывали как бы шатер над ней.
Бен-Исмаиля задержался, дав Василию Степановичу время оглядеть открывшийся вид.
– Оч-чень красиво! – протянул Василий Степанович. – Немножко напоминает мне степь под Одессой, на Украине. Там точно так же сначала идет пологий, еле заметный склон, – и затем резкий провал к морю. Вы действительно умеете выбирать красивые места!
Его собеседник довольно улыбнулся.
– У Вас тонкий вкус, Василий Степанович! С Вами приятно не только разговаривать, но и отдыхать! Мне всегда с трудом давалась наука об организации своего жизненного пространства. Знаете, у нас, у мусульман, много внимания придается тем "жизненным мелочам", которые так разнообразят жизнь… Мы любим – и, заметьте, умеем! – организовать себе небольшой участок пространства, обиходить его, окружить глухой стеной, – и наслаждаться жизнью на нем. Наслаждаться самому. А также и с друзьями. Но для меня – для меня эта сторона нашей культуры всегда была самой непостижимой… Тут Вы, конечно, правы, – я вспоминаю тот портрет, который Вы написали при нашей первой встрече. И мне тем более приятна Ваша похвала, что я вижу, что сделали Вы ее совершенно искренне. Она мне дорога вдвойне также потому, что именно этот участок парка я распланировал лично…
Они вошли в беседку и сели за стол, сервированный для легкого обеда. Здесь не было "тяжелой" еды, после которой хочется лишь одного – прилечь и заснуть. На столике стоял поднос с шашлыками, блюдо фруктов, и кофейник с кофе. Бен-Исмаиля уже знал, что кофе Василий Степанович предпочитает пить без сливок или "прочих излишеств", – поэтому возле кофейника стояла лишь только прозрачная вазочка с сахаром.
Минут десять ушло на то, чтобы съесть по несколько шампуров с шашлыками. Все это время они молчали: еду прерывало только чмокание и покачивание головой, свидетельствующее о том, что оба едока по достоинству оценивают кулинарное мастерство поваров. Изредка они понимающе улыбались друг другу…
Такое взаимопонимание между Бен-Исмаиля и Василием Степановичем установилось далеко не сразу.
Вначале было некое настороженное и опасливое внимание к Орешкину со стороны Бен-Исмаиля: того просто потряс его портрет.
– Глубокоуважаемый господин Орешкин! Меня очень поразило то, что Вы написали обо мне. – Сказал Бен-Исмаиля на встрече, о которой он договорился сразу же после той памятной ПЕРВОЙ встречи Заказчиков.
Следует сказать, что среди Заказчиков он считался чрезвычайно умным политиком, и они с радостью согласились, чтобы именно Бен-Исмаиля "раскручивал" Орешкина по поводу истинных намерений того.
– Однако, мне кажется что Вам имело бы смысл более подробно рассказать нам о Ваших методах. Это очень сильные методы, которые позволяют многого достичь. – сразу без предисловий начал Бен-Исмаиля.