Выбор

А мы продолжали делать ему больно. Наш страстный поцелуй становился неприлично долгим. И это был самый необычный поцелуй в моей жизни — я не испытывал к Арине каких-либо чувств, мне не нравился вкус этого поцелуя, так как я ощущал языком неприятную кислинку крови княжны, что сочилась из её разбитой губы, мне вообще было не до поцелуев, потому что меня всё ещё трясло. Но при этом мы целовались и целовались, словно находились в плену какого-то странного наваждения.

Трудно сказать, сколько прошло времени, пока мы одновременно не опомнились и не остановились. И я ощутил, как бешено колотится моё сердце и неподвластные разуму гормоны начинают свои игры. Меня, конечно, всё ещё трясло после того, как чуть не разорвало от чужих негативных эмоций, но не отметить, что княжна была фантастически сексуальна, я не мог. Либо мне так казалось после невероятных эмоциональных качелей.

Так или иначе, адреналин и тестостерон ударили мне в голову, и я почувствовал, что завожусь. А место и время для подобных вещей было — хуже не придумаешь. А ещё где-то там в общежитии меня ждала Мила, которая, скорее всего, уже была в курсе нашего похищения и явно не находила себе места от переживаний.

Я твёрдо решил взять себя в руки и прекратить это театрализованное представление для бывшего жениха Арины, но у княжны были другие планы. Она взяла меня за руки и громко сказала, глядя мне в глаза:

— Я хочу тебя!

Это прозвучало так искренне, что я уже не понимал: игра ли это на публику, или откровение, или всё вместе. В любом случае это был перебор.

— Прямо здесь? — спросил я, стараясь перевести всё в шутку, а точнее, в издёвку над Левашовым. — А он? Вдруг этому психу нравится смотреть? Зачем доставлять ему такое удовольствие?

— Ты прав, любимый! — сказала Арина и снова поцеловала меня в губы, но в этот раз обычным недолгим поцелуем. — Мы займёмся этим в другое время и в другом месте. А это ничтожество не займётся этим больше никогда!

Княжна быстро подошла к бывшему жениху и с размаха пнула его между ног. Попала в самую точку прямо кончиком туфли. От одного лишь вида этого удара у меня похолодело внизу живота, а когда Левашов ещё и взревел от боли, по моей коже пошли мурашки. Мне даже трудно было представить, насколько бедняге больно.

— Милая моя, хватит с него, — сказал я, отыгрывая выданную мне Ариной роль. — Он, конечно, та ещё мразь, но давай не будем ему уподобляться.

— Хорошо, — согласилась княжна. — Только вот основной должок верну.

Сказав это, Арина пошла к стулу, на котором сидела, когда над ней издевался Левашов, и подняла с пола ножовку. Мне это не очень понравилось, но я был не вправе ей мешать. Как говорится, долг платежом красен, а маньяк задолжал этой девушке два пальца. Однако на всякий случай я предупредил:

— Только давай без фанатизма!

— Хорошо, — ответила княжна. — Просто отрежу ему четыре пальца, и всё.

— Почему четыре? — удивился я.

— Зотовы всё возвращают вдвойне: и хорошее, и плохое.

Я не стал возражать. Четыре так четыре. Важно было сохранить пленнику жизнь, а не количество пальцев. Спорить из-за такой мелочи с Ариной не хотелось. Наоборот, у меня вызвало уважение, что она в такой ситуации помнит о традициях рода. Я подумал, что князь Зотов испытает гордость за дочь, когда узнает об этом случае.

Княжна подошла к бывшему жениху, тот, завидев ножовку в её руках, принялся ругаться и уворачиваться. Но это ему не помогло — Арина довольно быстро, не выражая каких-либо эмоций, отпилила связанному пленнику четыре пальца. После этого она закинула пилу в дальний угол комнаты, повернулась ко мне и как ни в чём не бывало сказала:

— У меня всё. Я вернула долг.

Княжна с каждой минутой удивляла меня всё больше. Впрочем, чему я удивлялся? Чего, вообще, можно было ожидать от девушки, стойко вытерпевшей отрезание ей двух пальцев ножовкой по дереву? Только достойного ответа. И я подумал, что при Зотовской традиции возврата долга в двойном размере Левашову в своё время очень повезло, что Арину не изнасиловали.

Я сходил к маленькому чемоданчику, взял бинт и, несмотря на ругань нашего пленника, перевязал ему обрубки пальцев, опять посадил, прислонив к стене и сказал:

— Ну а теперь давай серьёзно поговорим.

— С чего ты решил, что я буду с тобой разговаривать? Пошёл вон, безродный пёс! — ответил молодой граф и плюнул мне в лицо.

Хорошо, я стоял не очень близко и смог увернуться от плевка. Но поступок этот меня взбесил. Плюнуть в меня после того, как я перевязал ему раны — это было чересчур. Я разозлился так сильно, что мне захотелось отрезать пленнику все оставшиеся пальцы. Да, я знал, что любой лекарь отрастит их ему за пару часов, но само отпиливание — процедура болезненная, а мне очень захотелось сделать Левашову больно. Однако я смог погасить в себе вспышку ярости и спросил:

— Где мы находимся?

— Пошёл вон! — повторил пленник.