Выбор Донбасса

…Вот, он хоронит детей в Славянске, после артобстрела…

На экране ноутбука — на фото: люди на детской площадке во дворе жилого дома, в центре — два маленьких гробика…

…Вот он — первый на месте падения «Боинга»…

На видео: среди еще горящих обломков самолета — фигура седоволосого человека в камуфляже, с фотоаппаратом в руках… Он поворачивается лицом к нам, это — Юрий…

…Вот — он участвует в церемонии передачи террористами малазийцам «черных ящиков» с «Боинга»…

На фото — крупно — текст: «Террористы передают «черные ящики» представителям Малайзии» Слово «Террористы» — как раз на камуфляжной рубашке одного из ополченцев. Это опять Юрий.

…Вот он на дне воронки, в частном секторе, в Шахтерске…

Фото Юрия на дне гигантской воронки…

это первое использование «Точки–У» на Донбассе…

Не слишком ли много случайных стечений обстоятельств для никогда не воевавшего поэта–лирика и военкора–дилетанта?

Профессор залпом выпивает коньяк из стакана.

…Вот скажи: что ему не сиделось в своем Париже? Чего ему не хватало? Что ему надо здесь? Что он ищет на этой войне?

Ираклий. Может, деньги?

Профессор. Он говорит, что отказался от гонораров — и я ему верю.

Ираклий. Честолюбие? Сенсации, может…

Профессор. Он не журналист по духу. Он мог два месяца назад опубликовать материал по «Боингу», — лучше сенсацию трудно придумать — но нет. Он его куда–то зарыл.

Ираклий. За острыми ощущениями?.. За вдохновением… С Музой проблемы…

Профессор. С головой у него проблемы! И у меня с ним проблемы! Я не могу понять его логики! Его мотивов. И это меня раздражает. Нет, конечно же, он не агент. Он — поэт. Идеалист. Искренне верит, что борется здесь, на Украине, с фашизмом. Агента можно перевербовать, перекупить. Этот — хуже. Он — свидетель. Опасный. Убежденный. А сейчас еще, ко всему, он — герой.

Берет со стола пачку сигарет — она пустая. Сжимает ее в кулаке.

…Вы не могли придумать для него лучшего подарка, чем засунуть в эту железную коробку в Иловайске! Я уже вижу заголовки: «Каратели пытают поэта!» «Шесть суток в железном шкафу!»… Я уже вижу его в Париже, перед телекамерами всего мира! Это — приглашение нам — на новый Нюрнберг! Я читал его «Славянский дневник». Он — враг в кубе. Его надо убивать.

Профессор, раздраженный, подходит к окну.

Ираклий. А словак? Его–то ты обменяешь?

Профессор. Словаку просто не повезло. Там, у них в камере, один мальчишка по–глупому слил своего дядю…

Возвращается к столу, наливает себе в бокал колу.

…Дядя выкупает своего любимого племянника на очень интересных для нас условиях. Все, кто видел, как он сдал дядю — не жильцы. Включая словака. Извини…

Профессор салютует Ираклию и отпивает из бокала глоток колы.

База ополченцев. Кабинет начштаба — день

В кабинете за столом Начштаба и Барс склонились у карты.

Барс. …Вот здесь их вчера взяли. Не пойму. Укры как знали, где и когда будут мои ребята….

В кабинет входит Багира, за ней Семерка с перевязанной левой рукой, в сопровождении двух ополченцев с автоматами.

Багира. Саныч, он говорит, что хочет дать какую–то важную информацию, если мы его обменяем в первой партии.

Барс. А что такое ты можешь нам рассказать, чего мы не знаем?

Семерка. Ну, например, что у вас в штабе есть «крыса».

Начштаба переглядывается с начальником разведки.

Начштаба. Доказательства?

Семерка. Ну, мне бы, сначала… гарантии.

Начштаба. Ты не в той ситуации, чтобы диктовать условия.

Семерка. Вашего француза нам сдал кто–то из ваших.

Начштаба. Конкретней.

Семерка. Я слышал разговор Франко, ну, американец такой у нас крутой был. Так вот, он базлал с кем–то из Киева, что надо взять какого–то сепара–француза. Франко точно знал, когда и где он будет. Мы устроили засаду и взяли его и еще пятерых.

Начштаба. Француз жив? Где он сейчас?