Читаем Выбор Донбасса полностью

Они впятером уходили,

Четвёркой вернулись назад.


Усталыми спинами — к печке,

Пока та ещё горяча.

Жуют подгоревшую гречку.

Пьют чай. Тихо курят. Молчат.


Дымят от души, не халтуря,

Сидят, может час, может семь...

О ком они долго так курят?

О чём их свинцовая немь?


Она — о коварной растяжке,

Волнении перед броском,

Пробитой осколком тельняшке,

О фляге с последним глотком.


В ней злоба и боль — без подмеса,

Подсолнухи в чёрных полях.

И очередь из АГСа,

Когда они вышли на шлях.


...Встают.

Взгляд чуть-чуть виноватый.

Не сбросив молчанья тавро,

Вставляют запалы в гранаты

И в полночь идут —

                                   вчетвером.


ЧТО ПОЧЁМ

Коли дождь стеной, — до смеха ли?

С неба падала вода.

Пять минут на сбор.

«Поехали!»

            Сами знаете куда.


Особиста брали нашего,

Был не промах — крут и лих.

А давно ль других допрашивал?

            Сами знаете каких.


Ох, и лют!

            Держал всех в страхе он,

Дюжий, морда кирпичом.

Протоколы всё подмахивал.

            Сами знаете о чём.


Тут — слушок: виновен в гибели

Двух штабных секретных схем.

Вот под дождь его и вывели.

            Сами знаете зачем.


Вечер.

            Ужин.

                        Построение.

Зампотыл бубнит с листком:

Мол, того... Мол, в исполнение...

            Сами знаете о ком.


Что ж, в казарме — не в обители,

Поползла в каптёрку голь.

За помин налили, выпили.

            Сами знаете по сколь.


Не хитра мужская пьяночка:

Мерный трёп да сизый дым.

Запыхтела с сеном баночка...

            Сами знаете с каким.


Под базары бестолковые

До утра к плечу плечом.

На войне душа дешёвая.

            Сами знаете почём.


ВОДИЦА ПОМОЖЕТ

«Ничё се дедок —

            цельный архимандрит!» —

Роняет шеренга остроту.

Святою водою усердно кропит

Поп нашу безбожную роту.


По меркам войны не его перевес

На ротном плацу в этом часе:

Нас, грешников, сотня — в разгрузках и без,

Напротив — один он.

                                   При рясе.


Но батя и бровью седой не ведёт,

Ему что комбриг, что водила...

И ловим мы скулами капельки от

Большого, как веник, кропила.


Весенним дождём умывает вода,

Пьянит непроцеженной бражкой.

У взводного Юрки мокра борода,

У Вити-минёра — тельняшка.


Стоит, улыбаясь, окопный народ,

Не горбит под брызгами спину.

И как бы случайно я свой пулемёт

Под тёплые капли подвинул.


Стекает по мушке одна — как слеза…

Но надо братве приколоться:

«Слышь, батюшка, в чём же твои чудеса?

Водичка, небось, из колодца!»


У старца морщинки сбежали с лица,

Вдруг стал — и моложе, и строже:

«Господь с вами, дети, вода из Донца.

Воюйте,

            водица поможет».


СОНЕЧКО

Так себе айфон,

Брали и покруче.

А владелец — он

Парень невезучий:


Подловил металл

И затих в кабине.

Снайпер угадал?

Или дело в мине?


Может, лёг снаряд

Стомиллиметровый?

Явно добробат[2]

Малый нефартовый.


С лычками погон,

Форма при шевроне,

Рядом телефон

Тёплый от ладони.


В сидор на спине

Взводный трубку кинет,

Мёртвый на войне

Гаджетов не имет.


…Вечер. Расслабон.

Пьём не шейк кофейный.

«Взводный, слышь, айфон

Бренькает трофейный.


Обоснуй там, чтоб

В страх вогнать вражину,

Про дырявый лоб,

Про его машину.


И влепи вопрос:

На хер лез с боями?

Вот теперь как пёс

В придорожной яме.


Врежь на матюке

Про конец паршивый

С биркой на ноге...»

Но молчит служивый.


Словно в колее

Танк завяз — и точка.

«Сонечко моє[3]» —

Из контактов строчка.


И тебя одна

Мысль берёт на мушку:

Дочь звонит? Жена?

Лапушка-подружка?


Закуси губу,

Драная пехота.

Даже взяв трубу,

Разве скажешь что-то?


«Наполняй стакан

Не наполовинку!» —

Погасив экран,

Взводный вынул симку.


ЗА ПОЛЧАСА ДО РОЖДЕСТВА

...А нас накрыло на нейтралке,

Мне точно в грудь,

В висок — его.

В воронке — не на катафалке,

Но, в общем, тоже ничего.


Кому-то нет, а нам цикаво

Упасть на свежий наст ничком.

Метель убитому что саван,

Подушка — мёрзлой глины ком.


Салют прощальный среди ночи

Даст «ураган», расплавив высь.

Всё честь по чести.

                        И, короче,

Лежи, солдатик, не журись.


Где ты уснул, там и могила,

На захид лишь бы головой.

Ракета кружится кадилом

Под поминальный мины вой.


Садится робко на погоны

Снежинка...

                        Две...

                                   Потом — ещё...

«Ты, кстати, как, сосед, — крещёный?

Чего молчишь?

                        А я крещён».


Воронку в белую бумагу

Пакует снег — видна едва.

...Зачем нас подняли в атаку

За полчаса до Рождества?

Елена Заславская (Луганск)



Звезда Бетельгейзе

Знаешь, что такое поэзия?

Это ночью со своего балкона

Заметить созвездие Ориона

И на правом его плече

Звезду Бетельгейзе.


В моей Новороссии,

Где всё так неясно,

Где будущее — туманность,

А прошлое поломалось,

Где гуляют ночные волки

И контрабасы

Прячут нал и обрезы,

Это всё, что у меня осталось:

Пуля, лира и звезда Бетельгейзе.


В моей Новороссии,

Не нанесенной на Google-карты,

Где всё так просто,

И так понятно,

Где полевые командиры

Отправляются в космос

На лифте,

Где терриконы безумия

Страшнее, чем у Лавкрафта,

Здесь есть место

Для подвига и для мести.

Наведи свой зум —

Поглядим на звезду

Бетельгейзе вместе,

Мой команданте!


Когда же она взорвётся,

То вспыхнут в небе два солнца!

Потому что таким, как мы,

Одного мало!


Excelsior. Моторола

Когда господин террор

заводит свой часовой механизм

чей-то голос за кадром

звучит: «Мотор!»

Герой заходит в дом

номер 121,

и господин террор

обрывает трос.


Миг

и лифт, который должен

сорваться вниз,

бойца вознёс!

Туда где молнии.

Туда где ангелы.


Хоронят русского воина

под флагом Спарты.


Не плачь и не бойся!

Это ещё не конец.

Просто

Перейти на страницу:

Похожие книги

Антон Райзер
Антон Райзер

Карл Филипп Мориц (1756–1793) – один из ключевых авторов немецкого Просвещения, зачинатель психологии как точной науки. «Он словно младший брат мой,» – с любовью писал о нем Гёте, взгляды которого на природу творчества подверглись существенному влиянию со стороны его младшего современника. «Антон Райзер» (закончен в 1790 году) – первый психологический роман в европейской литературе, несомненно, принадлежит к ее золотому фонду. Вымышленный герой повествования по сути – лишь маска автора, с редкой проницательностью описавшего экзистенциальные муки собственного взросления и поиски своего места во враждебном и равнодушном мире.Изданием этой книги восполняется досадный пробел, существовавший в представлении русского читателя о классической немецкой литературе XVIII века.

Карл Филипп Мориц

Проза / Классическая проза / Классическая проза XVII-XVIII веков / Европейская старинная литература / Древние книги