Председатель прекрасно знал, чего от него хотят эти двое в пыльном кабинете с портретом Дзержинского и это знание только усугубляло его страдания. Он просто хотел жить, так, чтоб его никто не трогал. Он по-своему честно любил Ленина, кумачовые транспаранты и марксизм-ленинизм. Когда всё это отменили — он также честно стал любить жёлто-голубой флаг, мову и Шевченко. Флаг он аккуратно вывешивал на магазине к праздникам, вставляя в тот же флагшток, в который раньше вставлял красный. Никакого фанатизма в нём не было — просто нужно было как-то выживать, кормить семью. Вот и всё.
Сотрудничать? Ну да, конечно, помогу... Расположение постов? Нет, не в курсе. Имена офицеров? Не знаю. Дислокация артиллерии? Не, не видел. Танки? Ой, не помню даже. А так да, помогать готов.
Разговор длился больше часа и глаза первого оперативника начали превращаться в тусклые стекляшки, что свидетельствовало о глубоком, внутреннем желании срочно заняться радикальной коррекцией несовершенного, внешнего мира. И начать эту перестройку следовало с кардинального форматирования унылого председателя, сжавшегося на стуле. Желание было острым, но сдержать его удалось.
— Федя!
Из коридора в кабинет вдвинулся Федя, которому было поручено транспортировать председателя в подвал, а на его место доставить председательскую жену.
Женщина оказалась статная, кареглазая, довольно высокая — характерный типаж донской казачки. Инициативу она немедленно взяла на себя.
— Шо? Да ну, хлопцы, да я ж вижу, откуда вы. А шо надо? Ой, ладно вам, шо я, не понимаю. Вы говорите, шо сделать, не пожалеете. Кто? Муж? Ой, да шо вы с ним время тратили, оно ж ни бэ, ни мэ. Вы со мной разговаривайте. Шо надо? Гранату бросить танку в люк — я брошу. Мину — не, сама не смогу, вы покажите сначала — я им поставлю. Да оно ж твари, бандерня. Не, не жалко. Гранату дайте, или две. Я сегодня же брошу им в танк. Он вечером с открытыми люками, там их механик дрыхнет. А гаубицы у них ось тут, в балочке, под вышкой. Есть карта? Я покажу. Ага, вот здесь. И вот тут, в посадке. Вот тут ферма, а вот дорога и по-над посадкой у них самоходки ещё. Не, точно не танки, это самоходки.
Гранат ей, по соображениям безопасности, всё-таки не дали. Яду, который она хотела подсыпать в бутылки и напоить адской смесью нацгвардию — тоже не дали. Сошлись на том, что в следующий раз она привезёт план предполагаемых минных полей и точную схему позиций артиллерии. С мужем больше ни словом не обмолвились и за руку не прощались. Он сутулился ещё больше и прятал глаза.
Сожравшая на дорогах Донбасса минимум две ходовых машина, тяжело гружёная ящиками с водкой, консервами, колбасой дёрнулась, фыркнула дымно и резво побежала в сторону украинских блокпостов.
— Нда... Женщина прям былинного масштаба. Коня об избу убьёт, пожар устроит на счёт раз-два.
— Ага. Коня потом на консервы.
— Может, всё-таки надо было ей гранату дать?
— С такой энергией ей гранаты противопоказаны, во избежание самоподрыва.
Уже в сумерках приволокли с дальней позиции ещё двоих. Руки стянуты за спиной, на головах намотаны какие-то тряпки. Лихого вида боец с узким, загорелым лицом стоял над ними, небрежно поигрывая огромным, зазубренным по обуху ножом. Ногой он картинно попирал согбенную спину одного из тел. Ещё трое таких же бойцов стояли поодаль и изображали людей, совершивших стандартный, каждодневный подвиг. Взгляды их имели несколько отсутствующее выражение, что должно было подчеркнуть, что вот, мол, мы там, вместо вас, лодырей тыловых, сделали всю вашу работу, но благодарности не ждём, потому, что от вас, бездельников, простого спасибо не дождёшься, не то, что орденов за ратный подвиг.
— Это кто ещё?
— Корректировщики. Вот, поймали час назад.
— А из чего это следует, что они корректировщики?
— А к командиру вопросы. Сейчас придёт.
Командир не пришёл, а позвонил. Говорил, как всегда, отрывисто, внятно и отстранённо.
— Вам передали двух человек?
— Так точно. Вот, стоим возле них.
— Разберитесь с ними, возьмите показания. Утром расстреляйте. Об исполнении мне доложите.
— Разрешите вопрос.
— Слушаю.
— Почему решили, что они корректировщики?
— Днём был сильный обстрел. А эти двое стояли в Демьяновке возле магазина и разговаривали по телефону. И смеялись. В общем, разбирайтесь с ними, потом доложите, мне некогда.
Опера переглянулись. Одно из тел слегка мычало.
— Ну, корректировщики, так корректировщики... Одного в подвал, второй — в кабинет.
После не особенного длительного дознания обоих дураков окончательно развязали и велели дожидаться во внутреннем дворе. Заодно и подмести его.
Вызвали командира, внешне не производящего никакого военного впечатления. Не Терминатор нисколько. Весь мягкий, с благообразной бородой, округлый, приземистый. С такими же круглыми ладошками. Глаза выдавали. Глаза были холодные и внимательные. Волчьи.
— Расстреляли?
— Никак нет.
— Почему? — глаза обращены на обоих без всякого видимого выражения. Так мог бы смотреть электросчётчик, учитывающий вместо киловатт-часов чьи-то души.