Выбор Кота

Как выяснилось, появление супа означало, что все пришли к общему выводу: его испытание закончено. Пока он ел, Дювалье вышла принести ему что-нибудь из одежды, оставив дверь открытой, чтобы проветрить душную комнату. Сорок восемь часов назад он выскочил бы и со стоном убежал в горы, но сейчас он спокойно прихлебывал суп и ждал, когда она вернется с мало-мальски подходящим одеянием. Испачканное грязью и кровью полотенце заслуживало разве что торжественных похорон: все четыре его угла были изгрызены в клочья.

Дэвид покончил с едой и оделся, все еще слегка дрожа. Проходя вслед за Дювалье сквозь череду хорошо освещенных туалетных комнат в задней части Холла, он положил руку ей на плечо. Ее кожа была совсем бесцветной, а деревянные стены — пепельно-серыми, как будто из выбеленной морской водой древесины.

— Постой минутку, — сказал он. — Почему ты так изменилась? И свет какой-то странный.

— Я понимаю, о чем ты. Дело не в свете, а в твоих глазах. Кот с медицинским образованием однажды все мне объяснил. Это связано с глазной сетчаткой. Она состоит из двух видов клеток: он называл их палочками и колбочками. Палочки хорошо улавливают даже самый слабый свет. И сейчас в твоей сетчатке эти палочки преобладают. Цветное зрение к тебе вернется, как только глаза привыкнут, — пока мозг не воспринимает все как нужно. Такова была его теория. Ты адаптируешься. И отныне при любом освещении, за исключением разве что кромешной тьмы, ты сможешь разглядеть все, что угодно.

— А тот доктор как-нибудь объяснил это похожее на опьянение чувство?

— Это еще непонятнее и связано с ушами. У нас там есть такие маленькие мешочки с жидкостью, помогающие сохранять равновесие. У некоторых животных, в частности у котов, система нервных волокон, идущих к этим мешочкам, устроена совсем не так, как у человека. Ты замечал, что кошка всегда или почти всегда при падении приземляется на все четыре лапы? Это как раз из-за нервных волокон. Кошки корректируют свое равновесие так же непроизвольно, как ты дергаешь ногой, если тебя стукнут по коленке. Сейчас у тебя все чувства обострены до предела.

Она зашла на кухню и взяла мешок муки.

— Встань на одну ногу, а вторую задери, как собака, помечающая дерево. Выше. Вот так и держи ее, — велела она.

Валентайн подчинился, отметив, что, задирая ногу, он едва покачнулся. Прежде он с трудом удержал бы равновесие.

— Лови, — крикнула она, резко бросив ему десятифунтовый мешок муки.

Он поймал его в нескольких дюймах от груди, и маленькое мучное облачко поднялось в воздух. Что самое удивительное, при этом его нога так и осталась задранной.

— Занятно, — сказал он, опуская ногу на пол.

Он переложил мешок в другую руку и быстро метнул его обратно Дювалье.

Ее реакция оказалась не хуже, чем у него. Она поймала мешок, пока он еще летел. У нее было достаточно сил, чтобы перехватить десять фунтов муки, нацеленных, словно снаряд, ей в голову, а вот мешок с этим заданием не справился: завязки ослабели, и белая мучная бомба ударила ей в лицо.

— Мама! — вскрикнула она, возникая в оседающем облаке, разъяренная, как фурия, с лицом, напоминающим грим артистов театра Кабуки.

Валентайн не удержался от смеха и тут заметил выражение ее лица. Они встретились взглядом и уставились друг на друга, как газель с гепардом в степи. Он всерьез испугался за собственную жизнь.

— Черт тебя дери, Валентайн! Я тебя убью! — заорала она и бросилась к нему.

Валентайн ринулся к своей крохотной платформе и подпрыгнул. К своему удивлению, он забрался на полку одним прыжком. Оттолкнувшись ногой, он изменил направление и взлетел на следующую платформу. Прежде такой скачок он осилил бы только с большого разбега. Он опустился на площадку и растянулся на ней. Дювалье мгновенно оказалась у него на спине — скорость реакции и сила ее мышц не уступала, а даже превосходила способности Валентайна. Он попытался выскользнуть, но, как только повернулся, она стиснула его ногами, как железным капканом. Она крепко прижала его руки. Он нашел ситуацию двусмысленной: Дювалье — над ним в классической эротической позиции, а мука, Щедро покрывающая ее от макушки до пояса, еще придавала пикантности. Но ее взгляд не выражал ничего, кроме торжества.

— Ну, — сказала она, — сдавайся.

— Прости, — задыхаясь, прохрипел он. — Я не хотел тебя дразнить.

— Что такое?

— Дразнить не хотел.

— Не слышу, Валентайн, громче!

— Пощади!

— Так-то лучше!

Он глубоко вздохнул, все еще чувствуя себя слегка отупевшим — то ли пьяным, то ли похмельным.

— Призрак, как они это делают с нами?

— Делают что?

— Вот так изменяют нас.

Он пожал плечами:

— Я сам много об этом думал. Некоторые Волки говорят, что они всего лишь пробуждают уже заложенные внутри нас способности. Однажды я разговаривал с соседом по казарме по фамилии Панков, и он взял газовую лампу, едва горевшую, и подкрутил фитиль на полную мощность. Лампа зашипела и осветила всю комнату. Он сказал, что так же поступают и Ткачи — усиливают огонь.

Валентайн не был уверен, стоит ли делиться с ней своими опасениями. Он взглянул на заживающую рану на ладони.